В садах Эпикура

Уходя из дома, я, конечно, был хорошо одет: зимнее пальто, ушанка, шерстяной свитер, теплое белье, носки, валенки и т. д. В 108 полку пришлось сдать для начала верхнюю одежду. Жертвовали ее в какой-то фонд. Я проявил полную несознательность и променял пальто и ушанку на махорку у какой-то бабы тут же около полковой школы. Выдали мне обмундирование громадных размеров: летнюю гимнастерку и галифе, бывшие в употреблении (мягкий официальный термин), ботинки и длиннейшие обмотки, пояс, изготовленный из материала, шедшего на пожарные шланги. Безжалостный парикмахер снял широко известную в поселке Сокол шевелюру. Я оделся, прицепил к поясу две деревянные гранаты (их нужно было носить постоянно), взглянул в стоявшее тут же большое зеркало и не узнал себя. Китаин и Амерханян хохотали, как сумасшедшие, глядя на меня и друг на друга. Мне стало чертовски скучно. Нет. Я совсем не напоминал даже Николая Ростова, не говоря уже о князе Андрее. Потом нас повели в баню. Я доверчиво снял с себя все теплые вещи, искупался и получил взамен тонкое солдатское белье и портянки. Старшина заявил, что так оно положено. Все теплое – в какой-то фонд. Выдали пустые тюфяки для спанья. Их нужно было набить соломой на морозе. Рукавицы или перчатки, конечно, считались излишней роскошью в 108 полку. Поэтому я не старался устроить себе мягкое ложе. Мне все равно было, на чем спать. Лишь бы в помещение, в тепло, к черту на рога. Но сержант Рыбаконь (командир отделения и вполне законченная сволочь) заставил меня обстоятельно набить тюфяк. Так или иначе, постель я себе обеспечил. Поначалу было трудно вскакивать и одеваться в несколько секунд: чертовы обмотки разматывались, как живые. Но ничего, пообвык.

Служба была очень трудной. Занимались с утра и до вечера. Быстро изучали оружие. Много занятий проходило в поле на трескучем морозе. Кормили скверно. Курсанты с завистью смотрели на тех, кого отправляли на фронт: им выдавали отличное, теплое обмундирование, хорошую еду и курево. От одного только постоянного чувства голода хотелось отправиться хоть в пекло. Так закалялась сталь!!! Вечером, часа за два до отбоя, я либо играл в шахматы, либо участвовал в нехитром солдатском веселье: пели «Распрягайте, хлопцы, коней», плясали, трепались о бабах, рассказывали прибаутки. Были среди нас и гитаристы, и балалаечники, а Петя Амерханян отменно исполнял кавказские танцы. Случалось, что мне давали наряд, и я мыл полы в громадной комнате, где мы спали на нарах. Ох, какая же это отвратительная работа – мыть полы, когда все спят, а на дворе жгучий мороз январской ночи, а тебе нужно тащить ледяную воду из колодца. Тем не менее, я быстро овладевал военной наукой. Однажды я удачно ответил на вопросы во время политзанятия. Как-никак, сказывалось незаконченное высшее, да еще историческое. Потом со мной разговаривал политрук, уверял, что именно такие, как я, нужны в военных училищах. Я обрадовался: буду лейтенантом. Нет… Не стал. В начале феврали 1942 года группу курсантов из 60 человек, куда вошли Китаин, Амерханян, я, направили в Горьковскую область, в село Красные Баки, где формировалась 111 отдельная стрелковая бригада. Мое обучение на тернистом пути к маршальскому жезлу завершилось. Образование оставалось незаконченным.