В садах Эпикура

Мы плелись с Китаиным и тихонько говорили. Он рассказывал о работе на киностудии. Снимали что-то связанное с путешествием по Волге. Ему – директору картины – надлежало договориться о пароходе. Он добыл, с его точки зрения, великолепный пароход, который, однако, показался режиссеру лоханью. Тогда нашли вообще нечто умопомрачительное и совершенно новое. И на этом-то пароходе артистическая братия ехала вниз по Волге-реке. Рассказ Китаина казался в тот момент еще более далеким, чем самые фантастические сказки из тысяча и одной ночи. Хотелось курить. Табака не было. Мы тащились через полуразрушенную деревню. Зашли в ветхую хатенку. На печи лежала больная старуха. Мы спросили, нет ли у нее курева. Она сползла на пол, достала из-за иконы кисет с табаком, отдала нам. От денег, от кое-какой еды, которую мы предложили, отказалась. Рассказала, что видела проходившие танки и пушки и теперь уверена, что немцев погонят.

К полудню мы добрались до тыловых подразделений, расположившейся на отдых, бригады. Слышалась недалекая артиллерийская перестрелка, дробь пулеметов. В небе безнаказанно крутился немецкий разведчик. Навстречу попались солдатики, направлявшиеся в тыл с передовой, грязные, обросшие щетиной, в расстегнутых шинелях. Попросили закурить: мы сели, подымили, пошли дальше. Набрели на склад 1-го батальона. Здесь распоряжался Петя Амерханян. Разумеется, мы получили банку мясных консервов, очень и очень нам в тот момент нужную. В сторонке проглотили. Было часа два дня, когда мы предстали перед командиром роты. Ругать он нас не стал. Сказал: «Идите, отдыхайте». Савушкин сохранил для меня в котелке кашу с мясными консервами. Конечно, она остыла. Тем не менее, я съел ее с аппетитом, потому что постоянно испытывал голод. Потом я лег на землю и уснул. Не помню, сколько я спал. Меня разбудили и сообщили, что я перевожусь для дальнейшего прохождения службы в разведотдел штаба 111 стрелковой бригады. Конечно, я обрадовался. Значит, думал я, подробности моей биографии либо никого не интересуют, либо – они не помеха. Немного грустно было расставаться с некоторыми людьми: Назаровым, Савушкиным, Китаиным. Тепло простились со мной командир роты и комбат. Последний сообщил о своем намерении забрать меня в комендантский взвод для использования в качестве переводчика. Да теперь делать нечего, надо выполнять приказ комбрига. Я ушел и довольно быстро отыскал штаб бригады, расположенный в овраге между двумя холмами. Здесь я застал капитана Усанова, которому и доложил по уставу о своем прибытии. Усанов познакомил меня со своим помощником младшим лейтенантом Веричем – здоровенным детиной лет 25, представил меня начальнику штаба бригады майору Утину. Перед этим пожилым, стройным, подтянутым майором я почему-то робел, а он был добрым. Увидев меня, улыбнулся и сказал: «Вот и прибыл блудный сын». В штабе бригады я встретил своего земляка и товарища по муромской школе – Жарова. Он был значительно меня старше и трудился писарем в оперативном отделении, и вел себя по принципу «мы люди маленькие, что начальство скажет, то и делаем». Дружбы с ним не получилось. Так началась моя служба в войсковой разведке. Я был вооружен винтовкой со штыком (ее вручил мне без всякого торжества Савушкин, когда мы с Китаиным доплелись до роты. Бригаду вооружили на марше. В это время «директор картины» и я спали на клоке мерзлой соломы. В штабе Усанов поручил моим заботам и свой автомат. Значит, недостатка в вооружении я не испытывал). Стояли хорошие дни. Бушевала весна. Кругом зеленела травами и дышала цветами степь.

Я, конечно, понимаю, что описание событий не главное в моем повествовании. Важно раскрыть себя. Но для этого нужно быть хотя бы Хемингуэем. И все-таки кое-что я попытаюсь сделать. Я представлял значимость своего перевода в разведотдел. Никто не считал меня ребенком, хотя и не забывали про мою молодость. Я был дисциплинирован и исполнителен. Вместе с тем, я с удовольствием поглядывал на винтовку, на автомат и относился к ним поначалу немножко, как к игрушкам. Меня забавляла возможность считать их своими, в любое время взять их в руки, повертеть, разобрать, собрать. Времени пока что для этих занятий было достаточно. Тут же приходило в голову: как я завидовал Андрею Файдышу, когда ему на день рождения подарили охотничье ружье. А у меня теперь винтовка и автомат (Андрей Файдыш, с которым я рос по соседству, стал известным скульптором и безвременно умер в 1968 или 1969 году. Ему было всего 48 лет.) Припоминаю и другое: наша рота остановилась на привал в какой-то рощице, где, видимо, недавно шли бои. Я с любопытством рассматривал поломанные снарядами деревья, лазил в оставленные блиндажи, и набил себе карманы стрелянными гильзами, ходил, посвистывая в них. Сказалась старая привычка собирать гильзы на Военном поле, что раскинулось за Соколом. И последнее: я понимал трагизм времени и все-таки всей силой души хотел домой, к маме. Вот ведь как, не куда-нибудь, а к маме. Конечно, я тосковал и по Нине. Но воспоминания о ней доставляли радость, а не страдания.