В садах Эпикура

Не помню, где, сколько времени и как плутала наша машина. Очень скоро она вырвалась на дорогу, по которой отступали подразделения бригады. То, что я увидел, незабываемо: конные, пешие, здоровые, раненые шли, шли, шли. Гудела артиллерия. Прошло какое-то подразделение, во главе с высокой красивой женщиной. Она лихо несла на шее автомат, почему-то улыбнулась, встретившись со мной глазами. В толпе людей ехали верхом Усанов и Михайлов. Потом показался начальник оперативного отдела капитан Богдарин. Он крикнул: «Кац! Видишь, за что солдатики хлеб едят?!» Не представляю смысла и значения его вопроса. Грохнул снаряд или мина. Я успел заметить: конь Богдарина взвился на дыбы и куда-то пропал в туче пыли. Больше я не видел веселого капитана Богдарина.

Не помню, как распределялось по дням пережитое в тяжелые дни отступления бригады. Я то шел пешком, то ехал в штабном грузовике. В небе свирепствовала немецкая авиация. Бежали все. Колонны войск, санитарные машины, толпы беженцев. Горели деревни, валялись убитые лошади, разбитые повозки. Гибли солдаты, старики, женщины, дети. Большие группы самолетов уходили на восток: громили Воронеж. Истребители обстреливали дороги с бреющего полета. Я чувствовал себя солдатом. Я увидел войну. Конечно же мне было страшно. Страшно бывает всем. Но я, как и большинство других, умел одолевать страх. Винтовка моя, видимо, оказалась среди трофеев, доставшихся в период летнего наступления 1942 года армиям «Третьего Рейха». Я носил автомат Усанова, но и с ним мне не повезло.

Бригада вела бои за Касторное. Мы приехали на новый командный пункт поздно ночью. Я сразу же собрался спать, а поскольку было холодно, пригласил к себе под развесистое дерево молоденькую машинистку. Я имени ее не знаю. Она была очень молоденькой. Мы легли под душистыми ветвями на мягкую траву, укрылись шинелями. Под головой у меня лежал автомат Усанова и вещевой мешок, где хранился только маленький немецко-русский словарь. Мой сон был так лучезарно безмятежен, что я не услышал, как некий злоумышленник похитил мой автомат, вернее не мой, а Усанова. Утром выяснилось, что я безоружен. Я перепугался: еще бы, потерял оружие. Ведь это грозит трибуналом. Я тут же решил во всем признаться лейтенанту из особого отдела, но, как обычно, преодолел желание откровенничать с контрразведкой. Опять спасла логика: терялись пулеметы, орудия, танки. А что такое автомат? Поэтому, когда, явившийся к вечеру на командный пункт, Усанов, узнав о пропаже, злобно пригрозил мне трибуналом, я спокойно ответил: «Автомат числится за вами, вам его надлежало бы и носить». Если же, добавил я, капитан беспокоится обо мне, то я без оружия не останусь. На этом и порешили. Я раздобыл себе карабин.

Я видел разгром, отступление, оставленные, разрушенные села. Трудно было понять, почему почти нет наших самолетов, танков. И, тем не менее, успех немцев рассматривался всеми, как дело временное. Конечно, очень боялись танков, окружения. Мы не знали, кто и где остановит немцев и разобьет. Но то, что так и будет, не сомневался никто из людей, которых я знал.

У каждого человека, прошедшего войну, были самые страшные минуты, дни, часы. Вот про такое я сейчас и расскажу.

В каком-то месте после боев под Касторным немецкие танки все-таки обошли отходившие части 111 бригады. Разведчики во главе с совершенно бесстрашным старшим лейтенантом Сахиповым встретили у затерянного в степной глуши хутора женщину, которая и остановила их, сказав, что в хуторе немецкие танки. Сахипов понял: по этой дороге бригаде двигаться нельзя, и вернулся к комбригу. Я видел комбрига, сидящим на снарядном ящике, с картой на коленях. Рядом стояла потрепанная легковушка. В дорожной пыли устроились на привал какие-то подразделения. Черные от пыли, усталые люди сверкали белками глаз. Командир бригады определил батальонам новый маршрут. Здесь выяснилось, что авторота бригады ушла в направлении, где, по данным разведки, находились немцы. Комиссар штаба бригады (забыл его фамилию) и начальник автобронетанкового отделения бригады капитан Горбаткин получили задачу дождаться темноты, отыскать автороту и направить ее в место сосредоточения бригады. Комиссар штаба спросил, готов ли я ехать с ним, или уйду с батальонами. Я остался и, по его поручению, набрал еще человек 5–6 бойцов из разведроты, которых знал. С нами осталась и штабная машинистка Светлана. Солнце стояло еще высоко. Было жарко. За ушедшими батальонами улеглась пыль. Мы остались в необъятной степи… Несколько человек… Стало очень тихо. Мне хотелось, чтобы меня видела Нина. Комиссар штаба бригады сказал: «Дождемся темноты и поедем». И обратился к Светлане: «Вы хорошая девушка. Не бойтесь. Кончится война – отлично заживем». Эти слова звучали несбыточно, как преодоление вечности. Кончался день 4 июля 1942 года.