В садах Эпикура

Песни эти, прославив меня в рамках отдела, так и забылись бы, если бы я, с общего одобрения, не исполнил их по рации во время переговоров с Гуревичем. К ним я добавил несколько ариеток Вертинского. Надо же было, чтобы, кроме Гуревича, это услышал весь разведотдел корпуса и, приехавший туда, подполковник Сваричевский. Только блеск исполнения избавил меня от заслуженной кары в виде двадцати суток ареста с вычетом 50 процентов заработной платы. Мы получили, не поддававшееся толкованиям, предписание использовать рацию только по назначению. Разумеется, об обнаружении поля со свеклой, пригодной для изготовления самогона, можно и должно было сообщать по американской рации. За неиспользование рации по назначению тоже полагалась кара.

В конце декабря 1943 года 40 Армия приняла участие в Житомирско-Бердичевской операции. Может быть, подполковник Сваричевский знал о ее подготовке. Остальные работники отдела в нее не посвящались. Однако, когда в Васильков прибыл маршал Жуков, мы поняли: предстоят большие дела. Иначе и не могло быть, раз маршал Жуков прибыл в штаб Армии. На докладе у него был подполковник Сваричевский. Произошло недоразумение: карту для Сваричевского готовил, недавно принятый в отдел, дурашливый капитан Чернозипунников. Он обвел Белую Церковь синим карандашом и отметил, будто авиация фиксирует здесь ежедневно выгрузку 14 эшелонов с войсками. Увидев это, маршал заметил: «Белая Церковь не может принять 14 эшелонов в день». Хорошо, что подполковник Сваричевский тут же исправил ошибку, вспомнив, что авиация за три недели зафиксировала 14 эшелонов. Обошлось. Выслушав всех, посмотрев на карту, которую расстелили для него на полу, Г. К. Жуков очень спокойно произнес: «Товарищ командующий, начнете по графику». И все. На Сваричевского маршал произвел очень сильное впечатление, нас взволнован его рассказ. На Чернозипунникова не хотелось смотреть. Теперь мы знали: 25 декабря 1943 года 40 Армия начнет наступление.

В ночь на 25 декабря 1943 г. Сваричевский и я прибыли в небольшое село Веприк, куда выдвинулось ВПУ. Никого из разведотдела, кроме нас, здесь еще не было. Я пристроился спать на лавке около телефона. Совсем рано утром позвонил полковник Белодед, спросил об обстановке у противника. Я доложил. Вскоре после этого разговора я услышал гул артиллерии. Началось артнтаступление. Как всегда в таких случаях, мы волновались. Я бегал из угла в угол. Едва отгремели залпы «Катюш», схватился за телефонную трубку. Сваричевский сказал: «Отставить! Хорошо, что ты не командарм, не было бы от тебя житья». Вскоре все-таки я стал звонить в один из корпусов и очень рассердился тому, что провод занят командующим. Наконец я услышал в трубке голос подполковника Бравермана. Произошел примерно такой разговор: «Здравствуйте, товарищ подполковник». «Здравствуй, Кац. У тебя есть под руками красный карандаш?» «Да». «А карта у тебя под руками есть?» «Да». «Тогда возьми красный карандаш и отмечай по карте». И он стал называть освобожденные населенные пункты. Наступление началось успешно. Потом он передал показания пленных. Сваричевский выслушал мой доклад и сказал: «Ну, звони Белодеду». Дело в том, что полковник Белодед был только исполняющим обязанности начальника штаба, и Сваричевский счел возможным поручить дело мне. Я доложил. Так началось большое наступление, которое привело 40 Армию в мае 1944 г. на государственную границу с Румынией. Но об этом в своем месте. Потом привезли пленных, и я целый день их допрашивал. К вечеру я совершенно обессилел. Именно в этот момент в хату вошел капитан из политотдела. Я только что закончил допрос. Капитан попросил меня перевести несколько его вопросов. Я немедленно исполнил требуемое. Капитан ушел, а через пару дней я с изумлением прочел в армейской газете «За победу» статью «Зимний фриц 1943 года». Статья была подписана «Старший сержант Кац». Так появилась моя первая печатная работа. Замечательна она тем, что я ее не писал. Вот ее текст: «Унтер-офицер Пауль Швихтенберг долгое время воевал с комфортом. Его 25 танковая дивизия больше года находилась в Норвегии, и он, Пауль, знал о настоящей войне только по газетам. Счастье сопутствовало ему – в сентябре дивизия была переброшена во Францию. Опять безмятежная жизнь, пьянки, публичные дома.

Но, как говорится, ничто не вечно под луной. В ноябре счастье изменило Паулю Швихтенбергу. Дивизия вновь погрузилась в эшелоны. Но теперь уже не в Норвегию, не в Голландию ехал бравый унтер-офицер, а в Россию – в «мясорубку», как он и его товарищи по разбою выражались.