В садах Эпикура

Подполковник Груздев повел со мной разговор о вступлении в партию. Это было, конечно, проявлением хорошего отношения ко мне. Он и не догадывался, в какое поверг меня смятение. Я хотел вступить в партию. В ней состояли все работники отдела. Я находился накануне двадцатидвухлетия, и, конечно же, вступление в партию представлялось мне переходом в стадию полной зрелости. Но ведь предстояло рассказать и написать автобиографию. Мою биографию хорошо знали в отделе. Как бы громко это ни звучало, но ведь это факт, что я принадлежал к числу тех, кто «под шеломом взлелеяны, с конца копья вскормлены». Но ведь отец-то мой был арестован, и этого никто не знал, а это оставалось решающей частью биографии. Я страдал. Не выдержал и пошел к Даниленко. Рассказал ему все, разговаривали долго. Даниленко заявил, что на партийном собрании нужно все рассказать. Я ответил: «Хорошо, но убежден, что меня не только не примут в партию, но выгонят из отдела». Даниленко вызвался специально поговорить со Сваричевским. Я предупредил: исход будет тем же. Дело не в Сваричевском, а в отношении к этим фактам, о котором я могу судить с достаточным знанием дела. Даниленко согласился со мной, предупредив, что на собрание он не пойдет: не хочет отступать от своих принципов и злоупотреблять моим доверием. Рекомендации я получил от него, полковника Сваричевского и капитана Сетенко. Принимали меня в партию с большой теплотой, искренне и хорошо высказывались. Никто никаких вопросов мне не задавал. Приняли единогласно. Даниленко отсутствовал, сказавшись больным. Я был рад и измучен. Произошло это в январе 1944 года, в городке Ставище.

К середине января 1944 г. войска 40 Армии продвинулись вперед более, чем на сотню, километров, овладели Белой Церковью. Однако немцы предприняли мощное контрнаступление, и мы перешли к обороне. Продолжалась она недолго. В конце января, начале февраля Армия вновь устремилась вперед, приняла участие в разгроме немцев в Корсунь-Шевченковском котле. Это большой фон, на котором протекала моя повседневная жизнь и работа.

В небольшой городок Ставище я прибыл с ноющим сердцем и больной головой. Причиной тому и другому послужило следующее. Ехал я в полуторке с пожилым (с точки зрения 22 лет) подполковником Стихиным из Оперативного отдела, незнакомыми мне капитаном и лейтенантом. Наш шофер был так пьян, что его усадили в кабину. Ехали мы по мерзлой дороге, вихляли из стороны в сторону и время от времени влезали в сугробы. Тогда шофера сменил капитан. До кабины он добрался сам. Но его очень относительная трезвость никак не компенсировала навыков даже пьяного профессионала. Практически, продвижение вперед становилось невозможным. Дело было к вечеру, и подполковник решил заночевать в каком-то селе, где у него оказались знакомые. Промерзшие и замученные, мы ввалились в хату. Нас хорошо встретили две молодые женщины. Шофер, капитан завалились спать, Стихин, лейтенант и я приняли, разумеется, приглашение к столу. Самогон был хозяйским, американская тушенка, в соответствии с ленд-лизом, наша, мы запировали. Подполковник Стихин вдохновился на чтение стихов. Читал он Некрасова и Никитина, и все шло, как обычно. Я сидел рядом с одной из женщин и беззаботно болтал… Тут подполковник Стихин, на минуту прервавший декламацию, придвинулся к моей даме и обнял ее. Мой славный друг полковник Сваричевский учил меня, что в делах женских первенство принадлежит отнюдь не старшему по чину, не говоря уже о возрасте. Я просто снял похотливую руку подполковника с широкой талии моей собеседницы. Это повторилось дважды. Вдруг подполковник вскочил, поставил меня по стойке «смирно» и приказал отправиться и охранять машину. Я вскипел, потому что хорошо выпил, но лейтенант схватил меня за плечи и вывел на улицу. Мы ушли с ним спать в соседнюю хату. Вот почему наутро у меня болела голова и было муторно на душе. Приехав в Ставище, я включился в очередные дела и забыл это печальное происшествие. Стихин, с которым мы потом часто встречались, о нем не напоминал. Я тоже.

Завершилось окружение большой вражеской группировки в районе Косунь – Шевченковской. Противник предпринимал отчаянные попытки вырваться из окружения. На выручку двинулись в контрнаступление хорошо укомплектованные дивизии, корпус СС, много танков. Армия вела ожесточеннейшие бои. Даниленко и я днем и ночью допрашивали пленных. К нам попал немецкий капитан, комендант какого-то городка, и его переводчица из оккупированных жителей. Оказалось, что капитан вел себя на занимаемом посту прилично и даже имел какую-то связь с партизанами. Не помню, каким образом, но эти показания подтвердились. Поэтому мы позавтракали все вместе в хате, где расположился Даниленко.