В садах Эпикура

Бои становились все тяжелее. Пару раз «Юнкерсы» бомбили Ставище. Несколько бомб упали недалеко от домиков отдела. Одна из наших дивизий, выдвинувшаяся вперед, оказалась отрезанной. Удалось ее вызволить. Как известно, действия 1-го и 2-го Украинских фронтов координировал маршал Жуков. Он бывал и в 40 Армии, но я его не видел, однажды Сваричевский и я присутствовали на узле связи, когда наш командарм Жмаченко докладывал маршалу обстановку. Все испытывали большое напряжение. Усугублялось оно тем, что в штабе Армии некоторое время представлял маршала Жукова генерал-полковник Курочкин. Над нашими головами повисла тягостная угроза трибунала. Генерал Курочкин грозил им при всех обстоятельствах. Может быть, в той ситуации иначе и нельзя было поступать. В трудных условиях войны каждый должен чувствовать, что невыполнение приказа равнозначно смертному приговору. Не знаю. Только генерал Курочкин нагнал страху на всех. Однажды лихой Сваричевский явился с доклада, сел на табуретку и задохнулся от слез. В какой-то момент возникла угроза его отстранения от должности. Я помню, как он сидел на железной койке, уронив голову и комкая в руках папаху. Я сел рядом и сказал: «Все обойдется, если случится беда, мы все запротестуем». «Ты с ума сошел», – глухо ответил «фюрер». Но я находился в своем уме и был полон решимости. И не я один. Наше общее настроение было столь явным, что подполковник Груздев отправился к командарму и в конце концов все уладил. Был и со мной смешной случай. Я дежурил по отделу. Пискнул зуммер полевого телефона. Я поднял трубку и сказал: «Дежурный по отделу Кац слушает». «Доложите обстановку», – услышал я незнакомый голос. Понятно, что я осведомился, кто спрашивает. Раздалось грозное: «Курочкин!» Я вытянулся перед телефоном и, стоя, доложил обстановку. Присутствовавшие отдельцы весело надо мной посмеялись. Но ведь не им пришлось разговаривать с генералом Курочкиным.

Тяжелые бои произошли в районах деревушек Павловка и Тыновка. Горели десятки немецких танков, дивизии «Мертвая голова», «Адольф Гитлер» бросались в атаки и гибли под огнем. И мы несли большие потери. И все-таки немцы не прорвались к окруженным войскам. В боях у Тыновки участвовала чехословацкая бригада Л. Свободы. Поручик Илович получил за эти бои орден «Отечественной войны 2-ой степени». Он, Меньшиков, Даниленко и я выпили по сему поводу. Поручик рассказывал: «Мы отбили восемь атак батальона немцев. Я сам зажег два танка!»

В середине января я был награжден орденом «Красной звезды». Подполковник Браверман поехал со мной во второй эшелон в отдел кадров Армии для его получения. Получили, вышли на улицу. Браверман на морозе обнял меня, пожал руку, поздравил. Потом, выполняя волю «фюрера», мы забрали его давнишнюю подругу повариху Надю и поехали в Ставище. Я вошел к полковнику с новенькой «Звездой» на груди. Он сказал: «Ишь ты!» и пожал мне руку. Прошел примерно час. Вечерело, запищал зуммер. Полковник срочно требовал меня к себе. Я надел шинель и кинулся в соседнюю хату. Диванчик, на котором так недавно и так уютно расположилась Надя, был пуст. Полковник взволнованно сказал: «Кац, выручай! Я сидел около Надьки и в это время явилась Аня. Я и слова не успел сказать, как она ушла. Ты знаешь, Анька мне дорога. Выручай. Что хочешь делай, но выручай!» Бурылев снарядил сани, и я полетел по снежной дороге в полк связи. Аню я застал в полутемной комнате хорошо натопленной хаты. Она сидела одна на печи, забившись в угол, и плакала. Увидев меня, она воскликнула: «От него пришел? Катись к…» Я сел на лавку и сказал, что действительно от него и за нею. «Ты с ума спятил! – удивилась Аня. – После Надьки я к нему не пойду». Я пустился в рассуждения. Я сказал, что полковник не ожидал Надю, что она увязалась за нами, и знай я о ее намерениях, никогда бы ее не взял с собой. Да и что случилось? Аня сказала, что видела, как полковник сидел около Надьки и гладил ее. Это она сама видела. Я возразил: «Ты ошибаешься. Сидеть-то он сидел, и это как раз свидетельствует в его пользу. Он ее не гладил. Он сам мне говорил, что не гладил. И зачем бы ему ее гладить?» Я говорил долго и убедительно. Все это было абсурдным и вздорным, но ведь славная молоденькая Аня изо всех своих женских сил хотела мне верить. Она ведь любила легкомысленного, но умелого полковника Сваричевского. Кончилось тем, что я привез Аню к полковнику. За эту операцию он присвоил бы мне звание Героя Советского Союза. Жаль, что на сей счет у него не имелось полномочий.

С новеньким орденом я на следующий день явился на узел связи. Девушка связистка сказала: «Лешка, какой ты счастливый мальчишка!» Она была безусловно права. 17 января 1944 года мне исполнилось 22 года. Даниленко устроил пиршество. Хозяйка хаты, где он жил, зажарила гуся, дала бутыль самогона. На празднество прибыл полковник Сваричевский. Выпили и закусили. Даниленко отстукал на столе ритмы, я исполнил коронный номер. Повеселились. Остаток дня и ночь я проспал. Это был мне подарок от офицеров разведотдела. Ко мне хорошо относились.