В шестнадцать мальчишеских лет

Маленькая, полная, Шура проворно двигалась по комнате, изредка выпрямляясь, чтобы ладонью смахнуть пот. Ее нельзя было назвать красавицей, как, впрочем, и дурнушкой. На год старше Зины, Шура была похожа на сестру. Если Зина привлекала неистощимой энергией и задором, то у Шуры выражение лица было мягким и мечтательным. Зина не ходила, а бегала, не говорила, а тараторила, всегда куда — то спешила, а у Шуры, мечтательной и серьезной, был более спокойный характер. Она вступила в такой возраст, когда весь свет кажется странно изменившимся и необыкновенно заманчивым. Душа доверчиво раскрывалась навстречу счастью, которое, как Шура чувствовала, было близко… Аккуратная и трудолюбивая, Шура помогала вести хозяйство Вере Петровне: варила обед, ходила на базар за продуктами, стирала. Внешне колючая и грубоватая, Зина очень любила старшую сестру и часто испытывала угрызения совести из — за того, что не принимала участия в работе по дому, предоставляя Шуре одной справляться и с мытьем полов и с приготовлением пищи. Вот и теперь Зина шепотом выругала себя и ворвалась в комнату, едва не уронив ведро.

— Ну зачем ты моешь! — жалобно сказала она. — Я же знаю, что нынче моя очередь! Дай тряпку и отдыхай! Я ужасная свинья, пожалуйста, не сердись!.. Это в последний раз! — Зина попыталась вырвать тряпку, но сестра мягко отвела руку:

— Не нужно!

— Я хочу помочь! — Зина чуть не плакала.

— В другой раз! — улыбнулась Шура и внимательно посмотрела на нее. — Постой, почему у тебя глаза красные? Ты ревела?

Зина махнула рукой и отвернулась.

— Опять, наверно, из — за Толика?

— Ой, Шурка, какая я несчастная! — по Зининой щеке поползла слезинка. С ожесточением смахнув ее, девушка продолжала: — Подумай, ведь он стал настоящим пьяницей. Алкоголик какой — то! Не смейся, я абсолютно не влюблена, это Тонька придумала, а она всегда издевается! Но жалко же человека. Вот и работу бросил! А как он одет! Лохмотья, точно у барона из пьесы "На дне"! Но, знаешь, какая у него душа! Шурик, ты только не смейся…

— Я не смеюсь! — грустно ответила Шура. — Что ты, малыш, конечно, это очень серьезно!

— Толька очень хороший человек! — горячо и убежденно сказала Зина. — Просто его не понимают… Он рассказывал про свою жизнь. Отца кулаки застрелили в деревне, мать от туберкулеза померла. Он в колхозе работал, а потом в город переехал! Мечтал специальность приобрести. Поступил на завод. А когда человек один и никто об его судьбе не заботится — ему очень трудно! Свихнуться — раз плюнуть! А тут еще я… Он думает, я его презираю!.. — Зина всхлипнула, но прикусила губы. — Вот и ощетинился, как еж! И стали про него говорить "пропащий"… Шурочка, миленькая, научи, как помочь? Надо же что — то делать!

Шура сама готова была заплакать. Сестры обнялись и долго сидели, прижавшись друг к другу.

— Послушай! — помолчав, сказала Шура. Зина удивилась, почувствовав в ее голосе новую трезвую нотку. — Я, кажется, смогу помочь. Я еще не знаю точно, но есть такие люди, понимаешь… Нет, пока ничего больше не скажу!

— Как ты можешь помочь? — с надеждой спросила Зина.

— Знаешь что! — вскочив с кровати, сказала Шура. — Подожди здесь. Никуда не уходи. Я скоро вернусь!

Она сосредоточенно, как на чужую, посмотрела на Зину и вышла. С детства младшая сестра привыкла верить Шуре. Если уж Шура что — нибудь обещала, то непременно выполняла. Зина подошла к окну и стала смотреть в безлюдный темный переулок. Хуже всего было вот так — ждать, сама не зная чего!

ШЕСТАЯ ГЛАВА

А Шура была недалеко. Она пересекла улицу и поднялась по ступеням на крыльцо каменного одноэтажного дома. Пришлось приподняться на цыпочки, чтобы дотянуться до электрического звонка. Дверь открыли тут же, точно Шуру ждали. На улицу выглянул высокий нескладный парень с взъерошенными волосами и тонкой шеей.

На остром носу поблескивали круглые очки. На юноше была застиранная клетчатая рубашка — "ковбойка".

— Это ты, Шура? — удивился он и неловко затоптался в дверях; наконец, спохватившись, отступил в сторону: — Заходи же!

…Шура никому не рассказывала о том, как познакомилась с Алешкой Шумовым и Женей Лисицыным, даже маме, с которой была вполне откровенна. И не оттого, что стыдилась дружбы с мальчишками. У них в семье на такую дружбу смотрели просто, без той ненужной и вредной подозрительности, которая может загрязнить самые чистые отношения. Члены семьи относились друг к другу с полным доверием. Никогда Вера Петровна не спрашивала дочерей, где те были и почему поздно пришли. Если Тоня, по праву старшей, иногда и давала советы Шуре и Зине, то деликатные, ненавязчивые и не затрагивающие их самолюбия… Шура ни с кем не поделилась просто потому, что вначале не придавала новому знакомству никакого значения, а позже, когда дружба окрепла, было уже как — то неудобно сообщать о ней, ни с того ни с сего.