Я бы солгал себе, если бы сказал, что мне не хватило времени отвести глаза, ведь я знал, что последует дальше, но из-за беспокойной ночи моя реакция замедлилась, мысли потяжелели, грузно ворочаясь в голове, и бразды правления перенял проснувшийся интерес. Поэтому я просто стоял и смотрел, как, словно в замедленной съемке, приподнялась майка, и появились выступающие тазовые косточки, уходящие вниз плоским треугольником.
А потом меня вдруг охватила досада, и я с трудом поборол желание запустить в него кружкой, удивляясь своей излишней эмоциональности. Давно меня не накрывало беспричинной и неконтролируемой волной едва сдерживаемого гнева, а если честно — то никогда. Такое странное ощущение: внутри точно поселился огромный хищный паук, какие водятся в тропиках, сплел клейкую паутину и теперь выжидал жертву. Тонкие нити вибрировали, и даже слабого дуновения ветра было достаточно, чтобы он выполз из укрытия, с нетерпением проверяя сеть.
— Доброе утро, — откликнулся Лонг, выглядя непростительно бодрым и отдохнувшим, хоть его одежда и намекала на недавнюю встречу с толпой голодных зомби или бешеных собак. — Молока будет достаточно, спасибо.
У меня и у самого имелась похожая рубашка, но вид гладкой кожи, обтягивающей тугие мышцы, чьи очертания живописно выглядывали из искусственных прорезей, нереально бесил. Я сам себя не узнавал, пытался успокоиться и только сильнее раздражался. Но я был бы плохим актером, если бы позволил эмоциям отразиться на лице, поэтому совершенно спокойно достал из холодильника молоко, выставил на стол и сел на свое место.
Перед тем, как уйти в ванную, Дензил попросил на завтрак тосты. Вчерашняя еда из ресторана снова оказалась невостребованной, и я подозревал, что мне не придется в ближайшее время посещать магазин. Это было хорошо, потому что я не очень любил магазины, и плохо — просто потому что именно сегодня меня сердило все без исключения.
— Как спалось? — спросил Дензил, обильно намазывая тост клубничным конфитюром.
Из всех джемов еще с детства я предпочитал именно клубничный, поэтому он всегда находился в моем холодильнике. Как только он заканчивался — я покупал новый и так по кругу. Его вкус никогда мне не надоедал и олицетворял собой одно из тех закоренелых вкусовых пристрастий, которым со временем не суждено поменяться.
— Отлично, а тебе? — Я сделал глоток кофе, не испытывая ни малейшего желания задерживаться на этой теме. Но было бы невежливо не спросить в ответ.
— Тоже хорошо. Но я несколько раз просыпался, потому что ты громко шевелился и сто… дышал во сне, — невозмутимо ответил Лонг и надкусил тост. — Снилось что-то интересное?
Я почувствовал, как по спине прошла нервная дрожь — это паук побежал проверять паутину. Пальцы чуть сильнее сжались на кружке, просто чтобы не поддаться соблазну вылить пакет с молоком на чью-то голову. Вот кто во всем виноват: и в моем сне, и в том, что я не выспался, и в плохом настроении, и в понижении курса национальной валюты и подорожанию импортных товаров (того же клубничного джема), и в росте цены на бензин, и в глобальном потеплении. Абсолютно во всем.
— Не помню, — солгал я, продолжая флегматично потягивать кофе.
Самая лучшая реакция в отсутствии реакции. Какой смысл продолжать разговор, если он не вызывает у собеседника интерес?
— Сказать, что снилось мне? — спросил Дензил, опровергая мою стройно выстроенную теорию.
Темные глаза смотрели на меня с обезоруживающей безмятежностью, заставляя сомневаться в том, что в его вопросе есть подвох. Но рисковать все равно не хотелось, поэтому я опять солгал:
— Нет.
— Мне снился ты, — проигнорировал мой ответ Лонг. Его большой палец принялся обводить края кружки, выписывая окружности, гипнотизируя монотонностью и притягивая взгляд к сильным рукам с широкими запястьями и длинными пальцами. — Мы гуляли по центру и набрели на небольшой рынок. Тебе вдруг захотелось сладкого и ты остановился на бисквитном печенье, а я пытался тебя переубедить и советовал пончики. Но ты не соглашался. В итоге ты все-таки купил, что хотел, потом мы пошли в парк и встретили там уток. Но, когда ты решил поделиться с ними печеньем, они не стали его есть и улетели. Ты тоже, кстати, не стал его есть, потому что оно оказалось невкусным. Тогда я угостил тебя пончиками, и ты сказал, что ничего лучше в жизни не пробовал.
За время его монолога мне так и не удалось понять — издевается он или говорит серьезно. Но, когда Дензил закончил рассказ и вперил в меня ожидающий взгляд, дальнейшие размышления потеряли смысл, и я просто спросил:
— Почему меня? Мог бы отдать их расстроенным уткам.
— Поверь мне, ты был расстроен гораздо больше. К тому же, они и так выглядели жирными.
— В твоих словах не хватает толерантности. Ты должен был сказать, что они были плотные или сытые.
— Какие же сытые, когда они все время хотят есть? Кстати, почему ты не ешь?
— Я не голоден.
— И немногословен. Если ты всегда такой «позитивный» по утрам, тогда нет ничего удивительного в том, что ты один. Никто не любит находиться рядом с тем, кто частенько хандрит.