В шоке. Мое путешествие от врача к умирающему пациенту

Я разместилась на пассажирском сиденье, а затем бросила через плечо взгляд на заднее. Я посмотрела на Рэнди – он застегивал ремень безопасности. «И вот мы снова здесь», – это было все, что я смогла тогда сказать.

5 Ни шагу назад

Как оказалось, порой гораздо легче где-то находиться, когда ты не обременен необходимостью на самом деле там быть. Я так долго мечтала о возвращении домой, что оно стало ассоциироваться у меня со счастливой развязкой. На деле же столь знакомое мне место, казалось, только умножало каждую понесенную мной потерю. Дом казался мне наполненным воспоминаниями о тех тысячах дней, которые давались гораздо легче, чем сегодняшний. Даже когда я набралась достаточно сил, чтобы подняться по лестнице в свою окрашенную в розовые тона комнату, в которой жила в детстве, я все равно была не в состоянии лежать горизонтально, так что не могла спать в своей собственной кровати. На цокольном этаже для меня разместили присланную из больницы специальную кровать. Сколько бы меня ни раздражали постоянное жужжание и писк аппаратуры, а также голоса людей в коридоре интенсивной реанимации, оказавшись в глухой тишине этого полуподвального помещения, где никто за мной постоянно не наблюдал, я чувствовала себя словно в склепе. Я переместилась в стоявшее в гостиной кресло-качалку.

Болезнь отвлекала меня от мыслей о смерти ребенка, и большую часть дней я не грустила о его потере. Я грустила о чем-то другом, чем-то менее осязаемом. Я грустила о своем воображаемом и несбывшемся будущем. О той картинке, которую рисовала в своей голове, но которая никак не хотела попасть в фокус. Когда я пыталась получше ее рассмотреть, то словно просматривала на белой простыне через проектор зернистую 16-миллиметровую пленку. Малейшее колебание воздуха искажало изображение. Рэнди, стоит отдать ему должное, вел себя так, словно я была единственным живым существом, которое когда-либо для него что-либо значило, и он бы с радостью прожил остаток своей жизни лишь со мной у себя на попечении. Частенько мне казалось, что ему следует жениться на ком-то другом. На ком-то, кто был не менее здоров, чем это полагается тридцатитрехлетнему человеку. Мне казалось, что я его облапошила.

Когда стало понятно, что ребенок у нас дома не появится, мы попросили одного друга позвонить и отменить заказ на мебель для детской. Нам не было никакого толку от кроватки или шкафа, однако мы решили все-таки взять кресло-качалку и тахту, которые мы обили тканью с нейтральным узором из желтовато-белых разводов. Не знаю, почему мы так решили, – наверное, мы подумали, что они пригодятся в нашем новом доме, да и по их виду не было очевидно, что они предназначались для детской, так что они не стали бы вызывать у нас неприятных воспоминаний.

Заказанное к рождению ребенка кресло-качалка определило новые границы моего маленького мирка. Это было единственное местечко, где мне было хоть немного комфортно. В кресле-качалке я могла без труда приподнять ноги, мне было удобно в нем спать, обложившись подушками и надев подушку-воротник для авиаперелетов на шею. Оно позволяло мне сохранять вертикальное положение круглые сутки напролет, что оказалось необходимостью, так как стоило мне прилечь на спину, как возникало чувство, будто мои легкие и сердце сдавливает тяжеленный шар для боулинга. Когда я не смогла толком объяснить, почему именно я не могу лежать горизонтально, я посчитала объем и прикинула массу, словно ученый, которым я когда-то была. И объявила, что гематома весит порядка пяти килограммов. «Представьте, как пятикилограммовый мяч давит на ваши органы изнутри», – говорила я, однако перестала это делать, когда услышала в ответ: «Ух ты, прямо как ребенок». Можете мне поверить, это совсем не то же самое, что ребенок.

Итак, я сидела либо спала сидя. Когда я спала, мне снилось, как я тону. Во сне вода была мутной и тяжелой, и ни одного луча света не проникало через поверхность. Я продолжала опускаться на дно, не в состоянии всплыть – было такое чувство, словно бескрайняя вода надо мной с неистовой силой пыталась меня раздавить своим весом. Когда я не спала, то меня беспрестанно мучила боль. Обезболивающие в виде таблеток ни в какое сравнение не шли с внутривенными лекарствами, что мне давали в больнице. К тому же здесь, в отличие от больницы, когда я засыпала, никто не осмеливался меня разбудить, и я пропускала очередную дозу, из-за чего боль выходила из-под контроля, и требовались часы, чтобы вновь ее утихомирить.

Приходили посетители и пили кофе рядом со мной. Меня же от него воротило. Меня много от чего воротило. Две столовые ложки чего угодно – и несколько часов безнадежной тошноты. Иногда мне чего-то очень сильно хотелось – это были детские воспоминания о вкусных и липких сладостях.