Моя мама часы напролет трудилась, пытаясь воссоздать из памяти рецепт, а я делала один, может быть, два укуса, чтобы воздать должное ее стараниям, однако вкус неизбежно был не тем, на который я так рассчитывала. Все было не так. Я принимала душ, сидя на пластиковой скамейке, а снаружи за дверью непременно кто-то стоял на случай
Когда я была в состоянии не спать, то я просто безучастно слушала все происходящие вокруг меня разговоры, словно была в гостиничном номере и громкие непрошеные голоса соседей доносились из-за тонкой стенки.
После выписки мне только и хотелось, что тишины. Мне не нужны были все эти попытки подбодрить и развеселить меня всякими рассказами, сплетнями или пустой болтовней. По какой-то непонятной причине от всего этого я начинала злиться, а потом грустить. Либо грустить, а потом чувствовать себя уставшей. Я просто не понимала, зачем это нужно.
Подобно пришельцу из другого мира, я никак не могла уяснить, что они такое делают. Неужели мы теперь так будем проводить дни? Я была не уверена, в чем именно заключалась моя роль, что от меня вообще требовалось. К счастью, никто вроде как особо ничего от меня не ожидал – мне только и было нужно, что присутствовать на сцене и отвечать, что мне гораздо лучше, каждый раз, когда кто-то об этом спрашивал. После этого представление продолжалось дальше без меня.
Когда меня навестил мой любимый дядюшка, я обратила внимание, что у его кожи был такой же желтоватый оттенок, как и у моей. Тогда это было слишком незаметно, и ему только предстояло начать сдавать анализы и проходить обследование, что в итоге привело к операции и химиотерапии. Мне сложно было оценить, какие диагнозы могли скрываться за измененным цветом его кожи, однако я знала наверняка, что уже совсем скоро нам предстоит поменяться с ним местами. Однажды, когда я окончательно выздоровею, то я буду навещать его, а он будет с трудом пытаться поудобней устроиться в своем кресле-качалке. Я не буду знать, что сказать, поэтому попытаюсь подбодрить его всякими глупыми рассказами. Он научится изображать подобие улыбки, как бы паршиво при этом себя на самом деле ни чувствовал. Он поймет, какой вокруг него разыгрывается спектакль, и будет должным образом играть отведенную ему роль. Он будет делать все это ради нас.
Меня частенько возили сдавать кровь на анализ и на снимки, а однажды повезли на похороны моего ребенка. Я и не думала, что будут проводиться похороны.
Честно говоря, я не была вообще уверена, что станет с его телом. Когда в больнице мне сказали, что будут держать тело в морге, пока я не смогу вернуться домой, мне показалось, что это не совсем подходящее место для его останков. Я представляла, что недоношенного ребенка – всего двадцать семь недель – отправят патологоанатому, чтобы тот исследовал тело, как сделал бы это с плацентой, разрезал его на кусочки, провел вскрытие и написал бы отчет о каждой микроскопической патологии. Повреждения тканей мозга, характерные для ишемии, признаки недостаточного кровоснабжения, легкие недоразвиты, веки плотно закрыты, никаких сердечных патологий не зарегистрировано. Я не знала, что произойдет с телом после вскрытия. Я вспомнила о хирургических абортах, которые проводились на моих глазах в операционной в мои студенческие годы. Эти останки уж точно не отправлялись на кладбище. Прежде чем я успела себя остановить, у меня в памяти всплыл термин «медицинские отходы».