Вот уже несколько месяцев, как я не находилась среди столь большого скопления людей, и теперь была оглушена столь мощной сенсорной стимуляцией. Вокруг столько всего происходило. Я позволила себе отвлечься на окружающую меня красоту. Церковь была призвана пробуждать воспоминания о доме для иммигрантов из множества разных стран, так что здесь был и прекрасный медный купол, и красочные фрески, и стеклянные окна с выгравированными католическими распятиями. Здесь пахло ладаном и восковыми свечами. Один из поперечных пролетов занимал массивный фонтан для крещения, в котором в один прекрасный день мы крестим своего сына. Я почувствовала себя ничтожно крошечной посреди этого обширного пространства, точно так, как это и было задумано архитекторами.
Отвлекшись, я не заметила, как все уселись, и я одна осталась стоять. Я задержалась всего на мгновение, однако этого оказалось достаточно, чтобы я успела встретиться взглядом со священником. Это был тот самый священник, чей голос разбудил меня тогда в первый день в больнице – тот самый священник, что проводил похороны моего ребенка, теперь смотрел мне прямо в глаза.
«Дамы и господа, среди нас сегодня чрезвычайно особенный человек». Это уж точно было не по сценарию. Он явно обращался ко мне, а я попыталась незаметно спрятаться на скамье.
«С нами сегодня человек, который ходил по воде», – на этих словах в мою сторону повернулись сотни голов.
Я посмотрела на Рэнди, которому доводилось посещать католическую школу, и шепотом сказала: «Слушай, мне, конечно, стыдно, и сейчас не самое удачное время тебе об этом говорить, но я не особо-то знаю Библию. Что они подразумевают, когда говорят, что я ходила по воде?»
«Все хорошо, – прошептал он в ответ. – Просто улыбайся».
«Ах, ты тоже, значит, не знаешь?» – поддразнивала я его сквозь натянутую улыбку.
«…Подобно Иисусу», – мрачно добавил священник.
«Господи, он сказал, что я подобна Иисусу. Это была плохая идея. Мне в жизни не оправдать такие ожидания», – подумала я про себя, в то время как у меня в голове проносились все дурные мысли и поступки, которые только были в моей жизни.
«Иисус ходил по воде», – сообщил мне Рэнди.
«Мне и правда кажется, что ты додумываешь все это на ходу», – рассмеялась я.
«И это было чудо», – добавил он.
«Он хочет сказать, что ты тоже чудо».
«Ага, обычное дело».
Все встали и принялись аплодировать. Я улыбнулась и постаралась придать своему лицу выражение смиренной благодарности.
После службы ко мне подошли несколько друзей и родственников, чтобы поздравить с выздоровлением. Как оказалось, на долю нашей церкви в этом году выпало непомерно тяжелое бремя очень больных людей, которые были при этом очень молоды. Мы высказали свои соболезнования друзьям и супругам друзей, которые пришли помолиться о своем собственном чуде. Жена моего кузена оказалась в затянувшемся критическом состоянии после рождения их ребенка. По всему ее телу распространилась инфекция, поразив и ее сердце. Она умерла в апреле следующего года в возрасте тридцати шести лет. Тогда же все еще оставалась надежда на выздоровление. Между рассказами о ее курсе антибиотиков и химиотерапии у кого-то еще я поняла, что являюсь для всех них олицетворением чего-то особенного. То, что мне удалось выжить, для них многое значило. Мое выздоровление осветило их веру ярким пламенем осязаемого успеха.
У меня всегда были непростые отношения с верой, в основе которой лежала религия. Хотя я и не имела ни малейшего представления, какое именно сочетание факторов позволило мне спастись, когда шансов на спасение почти не оставалось, значительный вес в своих расчетах я придавала науке, медицинскому уходу и хирургическим навыкам.
Мне сложно было сказать, какое влияние оказали удача, религия или, раз уж на то пошло, сам Бог.Я всегда с циничным недоверием относилась к чудесам. Будучи ученым, я всегда была убеждена, что существует более рациональное объяснение, которому я в итоге и отдавала предпочтение. Чье-то неосязаемое присутствие, которое прослеживалось во всей моей истории, которое словно направляло нас так, чтобы в нужный момент происходили нужные вещи, я охотно именовала удачей. Мне было сложно связать с тем, как я воспринимаю саму себя, тот факт, что теперь я стала олицетворением силы молитвы и надежды перед лицом безнадежности.