В шоке. Мое путешествие от врача к умирающему пациенту

Какой-то аспект моей конкретной ситуации спровоцировал негативное суждение, будь то осознанное или бессознательное. Возможно, что в какой-то момент их медицинской подготовки они почувствовали, что кто-то с наркотической зависимостью манипулировал ими, чтобы получить желаемые лекарства. Зависимость – достаточно распространенная проблема, чтобы утверждать, что они наверняка в тот или иной момент своей врачебной подготовки с ней столкнулись. Возможно, у них возникли какие-то определенные ассоциации. Возможно, у них сформировался стереотип. При открытой предвзятости человек осознает это и считает свои действия оправданными, отталкиваясь от своего прежнего опыта, который в итоге и привел к появлению подобных предубеждений. Открытая предвзятость позволяет компенсировать воображаемую потерю контроля над ситуацией, противостоять кажущемуся унизительным или оскорбительным отношению. Когда же человек заходит в палату к пациенту, являющемуся, как ему известно, врачом, и видит, что тот не демонстрирует никаких внешних признаков повышенного беспокойства, жалуясь при этом на сильнейшую боль, и при этом решает отказать ему в лекарстве, сам не понимая причину своего поступка, то мы имеем дело со скрытой предвзятостью.

Когда ко мне в палату зашел резидент-анестезиолог, я тут же почувствовала облегчение. Мы были знакомы – ему доводилось проходить практику под моим началом в интенсивной терапии. У него были светло-карие глаза и прямые темные волосы, которые то и дело норовили закрыть ему глаза. То, как он постоянно приглаживал их назад, намекало на его нескончаемое терпение. Увидев меня плачущей в кровати, он посмотрел на меня с таким состраданием во взгляде, что я тут же поняла, что он непременно мне поможет. Он сразу дал мне обещание сделать все что угодно, лишь бы избавить меня от боли, и извинился за то, как со мной обращались. Он выглядел неподдельно огорченным тем фактом, что хирургическая бригада отказалась даже попытаться помочь мне справиться с болью. Он спросил, готова ли я к уколу обезболивающего препарата прямо в позвоночный столб, чтобы как можно быстрее унять боль. Честно говоря, в тот момент я была готова согласиться на что угодно, даже если бы мне предложили отрезать нижнюю часть тела и закопать ее в глубокую яму. Я согласилась.

Тридцать минут спустя все мое тело от груди до кончиков пальцев ног онемело. В тот момент я, как никогда, понимала того анестезиолога, что как-то во время моей учебы в мединституте сказал, что у него, как ему кажется, лучшая работа в больнице: «Ты приходишь к людям, которые мучаются от боли, и в считаные минуты чудесным образом избавляешь их от нее. Они так благодарны. Куда бы я ни пошел, люди мне радуются. Мало кто из врачей может сказать то же самое».

Я перестала бояться, что не протяну ночь.

Конечно, ужасно, когда тебе кажется, что тебя использует кто-то, ради кого ты потратил столь значительную часть своей жизни. И уж точно бывают ситуации, чаще всего, пожалуй, связанные с лечением преувеличенной или и вовсе воображаемой острой боли, когда врачи чувствуют, что ими манипулируют. Тем не менее куда ужаснее чувствует себя пациент, на самом деле терзаемый невыносимой болью, когда ему совершенно несправедливо отказывают в избавлении от нее.

Когда врач из-за каких-то собственных предрассудков способен лишить обезболивающего того, кто в нем на самом деле нуждается, то это идет во вред всем – как врачам, так и пациентам. Одно можно сказать наверняка: если мы научимся лучше друг друга понимать, то это каждому пойдет на пользу.

На следующий день ко мне с извинениями пришел тот самый резидент хирургии, который не помог мне справиться с послеоперационной болью. Казалось, он искренне раскаивается, хотя его слова звучали и не особо убедительно. Хотелось бы мне подобрать подходящие слова, чтобы дать ему понять, каково было мне выслушивать его совершенно беспочвенные обвинения.

«У вас не было права», – начала я, однако так и не смогла закончить предложение. Я просто сидела, покачивая головой. Я подумала, что мне лучше встать, чтобы наши глаза были на одном уровне, однако стоило мне перенести вес на ногу, как из-за спинальной анестезии ноги подкосились, и я неуклюже плюхнулась обратно на кровать. Резидент сделал резкое движение вперед, как будто хотел меня поймать. Осознание своей полной беспомощности, неспособности даже стоять без посторонней помощи быстро меня усмирило. Я вздохнула и начала снова, на этот раз больше с состраданием, чем с жалостью.

«Знаете, если бы вы верили своим пациентам, то гораздо чаще оказывались бы правы, чем ошибались. Не все пытаются что-то от вас получить», – было все, что я смогла сказать.