В штабах и на полях Дальнего Востока. Воспоминания офицера Генерального штаба и командира полка о Русско-японской войне

По-видимому, командующий армией почувствовал свою несправедливость к Псковскому полку, после того как сорвались горячие фразы с накипевшего сердца. Я утешил нижних чинов словами, сказанными мне генерал-адъютантом Куропаткиным, хотя и не в присутствии всего полка. И все мы, кажется, всем сердцем искренно простили любимого командующего армией, стараясь постигнуть великую драму, которую он должен переживать душой в эту минуту, испытывая новую неудачу, после того как все надежды возлагались на Ляоянские укрепления.

А генерал-адъютанта Куропаткина долго и упорно любила армия, – любила и верила не менее упорно, не переставая верить даже после Мукденской катастрофы.

А когда любишь – так легко простить…

Через час меня опять потребовали к генерал-адъютанту Куропаткину, который стоял на полотне железной дороги недалеко от разъезда № 8.

– Вы уясняете себе приблизительно обстановку?

– В общих чертах, кажется, да.

– В таком случае отправьтесь сейчас с вашим полком и полубатареей 3‑й бригады в Тумынзы. Задача ваша держать связь между V Сибирским корпусом, который будет расположен на позиции левее вас, и I Сибирским корпусом, который будет находиться правее вас.

– Слушаю.

Очевидно, I и V корпуса вместе со связующим звеном, моим полком, должны изобразить собою заслон вдоль Мандаринской дороги, чтобы прикрыть фланговое движение нашей армии от Ляояна к Мукдену против армии Куроки со стороны Янтайских копей. Задача весьма важная и ответственная и не могла не преисполнить меня чувством глубокого удовлетворения после всего слышанного. Я в карьер понесся к полку, поделился с этим важным поручением и приказал сейчас же строиться. Я ждал кухни со станции Янтай через час-другой; но где же теперь ждать. Потерпим еще. Ясно, что нам доверяют. Необходимо и то иметь в виду, что японцы каждую минуту могли обрушиться из Янтайских копей на совершенно оголенный наш фронт.

Мы быстро собрались и двинулись в Тумынзы, куда прибыли около 2 часов дня, пройдя эти 8 верст в 2 часа.

2‑й батальон наш во время стоянки сегодня в сторожевом охранении собрал в гаоляне больше ста винтовок на том месте, где вчера была паника.

Расположились на биваке, обрекогносцировал местность, наметил позицию. Впереди в расстоянии 3—4 верст видны в бинокль около Янтайских копей передвижения японских войск: вправо и позади нас видны и кавалерийские разъезды, – по-видимому, казаки генерала Самсонова, который должен быть где-то около нас; но у меня, к сожалению, нет в распоряжении ни одного разъезда: фронт наш совершенно оголен, – только и есть впереди моя сторожевая цепь. Мало того, послал я охотничью команду направо и налево установить связь, для которой и пришли-то сюда; и оказывается, не с кем поддерживать связь: поздно ночью вернулись охотники с донесением, что пробродили не менее 7—8 верст вправо и влево от нашего фронта и – нигде никого нет; одни японцы перед нами в расстоянии 3—4 верст…

Все же, слава богу, оправились немного от пережитого накануне испытания. Пришли кухни, люди сытно поели, хорошо выспались, хотя лично я провел очень тревожную ночь, опасаясь за совершенно изолированное положение полка на виду перед превосходными силами противника. Положительно можно сказать, что грош цена японцам, если они не сумели использовать 21 августа одержанную накануне победу. Ведь тут был готовый завершенный Седан, – стоило лишь пустить сюда полк кавалерии и за ним одну хоть дивизию пехоты. Дверь была совершенно открыта…

22 августа. Я уже готовился стать на позицию, 1‑й Сибирский корпус тоже появился уже на нашем фланге. Около 11 час. утра ко мне прибыл на бивак Генерального штаба капитан С-в с собственноручной запиской от генерал-адъютанта Куропаткина: «Предлагаю вам с поручением сего немедленно отправиться на соединение с остальными частями 17‑го корпуса». В тот же день вечером мы были на станции Янтай, куда по собранным мною сведениям должна была на следующий день прибыть и 3‑я дивизия.

Остановились на биваке на старом месте, где стояли 17 августа. Каких-нибудь четыре дня… Вот уж поистине – «мало прожито, да много пережито» за эти 4 дня…

Увидели мы, наконец, наш обоз, офицеров нестроевой роты, заведующего хозяйством подполковника С-ва. Мой верный денщик, славный мой Юлиан, мне чуть на шею не бросился, – от чего, конечно, удержался в силу дисциплины, но слезы его оказались мало дисциплинированными и покатились у него градом, когда он увидел меня.

– Так неужто вы живы В. В-ие? Ведь мы все уже тут вас оплакивали. Ведь их благородие подпоручик Е-в сказали, вы убиты, что они сами вас хоронили…

Тут только мы узнали, что делалось в тылу во время боя.