В сказочной стране. Переживания и мечты во время путешествия по Кавказу (пер. Лютш)

Человкъ съ узелкомъ въ рук выпрыгиваетъ изъ вагона, у него желто-коричневый цвтъ лица и блестящіе волосы цвта воронова крыла. Это персіянинъ. Отыскавъ небольшое мстечко на земл, онъ развязываетъ уголокъ и разстилаетъ на трав два платка Затмъ онъ снимаетъ башмаки. Я предполагаю, что этотъ человкъ собирается продлывать какія-нибудь фокусы съ ножами и шарами; однако, я ошибаюсь: персіянинъ собирается совершить свою молитву. Онъ вынимаетъ изъ кармана пару камешковъ и кладетъ ихъ на платки, потомъ оборачивается лицомъ къ солнцу и начинаетъ свои церемоніи. Сначала онъ долго стоить выпрямившись. Съ этой минуты онъ не видитъ боле ни одного человка изо всей толпы, его окружающей, устремивъ взоръ только на оба камешка и весь погружаясь въ молитву. Потомъ онъ бросается на колни и пригибается нсколько разъ къ земл. При этомъ онъ перемщаетъ камешки на платк, передвигая боле отдаленный поближе и лве. Затмъ онъ поднимается, раскидываетъ руки и шевелитъ губами. Вдругъ пролетаетъ мимо Владикавказскій поздъ, и нашъ локомотивъ начинаетъ подавать сигналы; но персіянинъ не обращаетъ на это вниманія: поздъ, конечно, не уйдетъ, пока онъ не кончитъ, а если и уйдетъ, то такова воля Аллаха. Снова бросается онъ на землю, снова перемщаетъ свои камешки, но теперь уже такъ перемшиваетъ, что я не могу ихъ отличать одинъ отъ другого. Вс пассажиры уже заняли свои мста, кром его одного.

«Да торопитесь же»! думаю я. Но онъ длаетъ еще пару поклоновъ, вытягивая руки впередъ. Поздъ трогается, персіянинъ стоитъ еще мгновеніе выпрямившись и обратя лицо къ солнцу, — потомъ собираетъ платки, камешки и башмаки и входитъ въ вагонъ. При этомъ во всхъ его движеніяхъ ни тни поспшности. Нкоторые изъ зрителей на платформ говорятъ ему нчто врод «браво», но невозмутимый магометанинъ не обращаетъ вниманія на слова «неврныхъ собакъ», онъ неторопливо проходитъ къ своему мсту.

На одной станціи, гд паровозъ набираетъ воду, я замчаю, наконецъ, вновь того служащаго, который собирался вывести стеаринъ съ моей куртки. Онъ стоитъ на платформ, вагона за два впереди меня. Я киваю ему и улыбаюсь при этомъ, чтобы опять не спугнуть его, твердо намреваясь наконецъ поймать его, а когда я подхожу совсмъ близко, то улыбаюсь во всю и посматриваю очень добродушно. Онъ также киваетъ мн и смется. Увидавъ же блую полосу стеарина на моей куртк, хватается обими руками за голову, что-то говорить и бросается затмъ въ свое отдленіе при позд. «Ну, теперь онъ побжалъ доставать жидкости и горячіе утюги», думаю я. Я не понялъ, что онъ сказалъ, но вроятне всего, что онъ вернется черезъ минуту къ господину графу! И я поджидалъ. Локомотивъ взялъ воды, засвисталъ и тронулся; дальше я уже не могъ ждать…

Я нсколько разъ встрчался со вчерашнимъ офицеромъ, нашимъ предполагаемымъ спутникомъ черезъ горы. Онъ меня больше не узнаетъ, я оскорбилъ его, слава Богу. На одной станціи, гд мы ужинали, онъ сидлъ рядомъ со мной, положивъ свой толстый кошелекъ подл себя на видномъ мст. Разумется, это было сдлано не только съ цлью ввести меня въ искушеніе украсть кошелекъ, сколько для того, чтобы показать мн красующуюся на немъ серебряную корону. Но Богъ всть была ли серебряная ворона настоящей, и имлъ ли онъ вообще право имть корону. Когда я расплатился, онъ не сказалъ ни слова и не принялъ никакихъ мръ; но господинъ, сидвшій у меня съ другой стороны, обратилъ мое вниманіе на то, что я получилъ слишкомъ мало сдачи. Онъ проврилъ ошибку у кельнера, и я тотчасъ же получилъ свои деньги. Я всталъ и поклонился этому господину, благодаря его. Мы ршили не принимать офицера въ качеств спутника и ускользнуть отъ него во Владикавказ.

Въ девять часовъ вечера уже совершенно темно. Изъ деревушекъ въ степи мерцаютъ лишь огоньки больше ничего не видно. Время отъ времени прозжаемъ мы мимо одинокаго маленькаго огонька, свтящагося въ крытой соломой лачужк, гд наврно живутъ страшно бдные люди.

Вечеръ тепелъ, душенъ и теменъ. Я стою въ корридор у открытаго окна, пріотворивъ еще къ тому же дверь на наружную площадку, но, не смотря на это, такъ тепло, что я долженъ все время держать въ рук платокъ и обтирать потъ съ лица. Изъ отдленія, занятаго армянскими евреями, въ задней части вагона несется пніе, жирный старый еврей и жирный евнухъ поютъ поперемнно. Шумъ этотъ длится безконечно долго, цлыхъ два часа; то одинъ, то другой смются надъ тмъ, что они спли, и начинаютъ затмъ снова свое монотонное пніе. Голосъ евнуха похожъ скоре на птичій, чмъ на человческій.

Ночью прозжаемъ мы большой городъ Ростовъ, — вслдствіе темноты почти ничего не видно. Многіе изъ нашихъ спутниковъ здсь выходятъ.