В сказочной стране. Переживания и мечты во время путешествия по Кавказу (пер. Лютш)

Ясное воскресное утро. Шесть часовъ. Мы стоимъ на станціи въ город Воронеж. Здсь родина Алекся Васильевича Кольцова; здсь бродилъ онъ по полямъ и писалъ свои стихотворенія. Онъ во всю жизнь не могъ научиться безъ ошибокъ писать на родномъ язык, но былъ дйствительнымъ поэтомъ, и уже шестнадцати лтъ отъ роду написалъ цлый томикъ лирическихъ стихотвореній. Его отецъ, бывшій всего только скототорговцемъ, не имлъ права владть крпостными, но былъ достаточно богатъ для этого и, несмотря ни на что, покупалъ ихъ и бралъ также въ залогъ. Между ними была и Дуняша, та молодая двушка, которую любилъ Кольцовъ, и которая платила ему тмъ же. Ей посвятилъ онъ нсколько прекрасныхъ стихотвореній. Онъ стерегъ скотъ своего отца въ лугахъ и тамъ писалъ къ ней безчисленныя, пылкія, страстныя стихотворенія. Но разъ, уславъ его за покупкой скота, отецъ взялъ и продалъ Дуняшу одному помщику далеко на Донъ. Молодой Кольцовъ вернулся домой и, когда узналъ о случившемся, опасно заболлъ. Поправившись, онъ никогда не могъ забыть Дуняши и сталъ писать лучше, чмъ когда-либо прежде. Затмъ онъ былъ «открытъ» однимъ дворяниномъ по фамиліи Станкевичъ, перехалъ въ Москву, потомъ въ Петербургъ, испортился, сталъ пьянствовать и сошелъ въ могилу тридцати четырехъ лтъ.

Ради любви своей…

Въ Воронеж воздвигнутъ ему памятникъ.

Кавалергардъ и дама съ брилліантовыми кольцами растворили у себя дверь отъ жары. Я вижу ихъ въ купэ, они уже встали и совершенно готовы, но у обоихъ грустныя лица. Маленькая супружеская ссора, думаю я. Но, немного спустя, я уже измняю свое мнніе, они шепчутся между собою по-французски и обращаются другъ съ другомъ на глазахъ у всхъ съ большою нжностью. Когда офицеръ хочетъ выйти, дама вдругъ задерживаетъ его на мгновеніе, наклоняетъ къ себ его голову и цлуетъ его. Оба они улыбаются другъ другу; имъ кажется, словно они одни въ цломъ позд. Нельзя себ вообразить лучшихъ отношеній. Тотчасъ видно, что они обвнчались недавно.

Я замчаю, что свча въ купэ цлую ночь капала стеариномъ на мою куртку.

Я длаю это открытіе слишкомъ поздно, вншность моя въ значительной степени пострадала, и я принимаюсь соскребать стеаринъ карманнымъ ножичкомъ и собственными ногтями. Утшительно было бы, если бы стеаринъ закапалъ по крайней мр не меня одного, но инженеръ, этакій шельма, разумется, не повсилъ своей куртки подъ другой фонарь.

Мн удается поймать человка изъ поздной прислуги, и я увряю его на различныхъ языкахъ, что со мною нужно что-нибудь сдлать, а человкъ усерднымъ киваньемъ даетъ мн понять, что вполн согласенъ со мною. Тогда, я отпускаю его. Само собою разумется, я вполн увренъ, что онъ вернется тотчасъ же, чтобы привести меня въ порядокъ. Я уже вижу его въ своемъ воображеніи снабженнымъ различными жидкостями, горячими утюгами, шерстяными тряпочками, пылающими угольями и щетками.

Подл меня стоитъ черкесскій офицеръ, вншность котораго такова: на немъ лакированные сапоги съ отворотами, въ которые вправлены обширные шаровары и коричневый со многими складками кафтанъ, перетянутый кожанымъ поясомъ. Спереди за поясомъ торчитъ наискось длинный кинжалъ, рукоятка котораго блещетъ чеканкой и позолотой. Наискось же поперекъ груди выглядываютъ кончики восемнадцати круглыхъ металлическихъ штучекъ, нчто въ род наперстковъ съ гранатнымъ донышкомъ. Это фальшивые патроны. На голов у него барашковая шапка.

Мимо проходятъ армянскіе евреи. Это богатые купцы, которыхъ, повидимому, не удручаетъ никакая земная нужда. На нихъ кафтаны изъ чернаго шелковаго атласа съ поясами, окованными золотомъ и серебромъ. Двое изъ евреевъ очень красивы, но одинъ юноша дущій съ ними, и лицомъ и тонкой фигурой напоминаетъ кастрата. Я испытывалъ очень противное впечатлніе, видя, что его спутники обращались съ нимъ совсмъ, какъ съ дамой. По Россіи и Кавказу здятъ взадъ и впередъ много такихъ евреевъ торговцевъ. Они ввозятъ въ горы товары изъ большихъ городовъ и забираютъ оттуда у жителей горъ ткани и ковры для крупныхъ центровъ,

Поздъ снова трогается. Мы длаемъ крутой поворотъ, и минутъ двадцать большой городъ Воронежъ со своими тысячами домовъ, куполовъ и колоколенъ все еще виденъ въ сторон. Потомъ мы демъ по полямъ, засяннымъ вперемежку арбузами и подсолнечниками. Дыни лежатъ на земл, словно большіе желтые снжные шары, а подсолнечники склоняются надъ ними, точно огненно-желтый лсъ. Подсолнечникъ разводятъ въ южной и средней Россіи ради масла. Листья цвтовъ обсахариваются и считаются любимымъ лакомствомъ. Повсюду можно встртить людей, грызущихъ семячки цвтовъ подсолнечника и выплевывающихъ скорлупки. Эта же табачная жвачка, только гораздо боле чистая и невинная. Кондукторъ прорзая ваши билеты, добродушно жуетъ, жуетъ и кучеръ на козлахъ, и продавецъ за прилавкомъ, и почтальоны въ городахъ, бгая съ письмами изъ дома въ домъ, жуютъ смячки подсолнечника и выплевываютъ скорлупки.