Носильщикъ! кричимъ мы раза два. Наконецъ, слово это понято, несмотря на нашъ выговоръ, и носильщикъ является. Онъ складываетъ багажъ на извозчика, а тотъ везетъ насъ въ гостиницу.
Уже часъ ночи, но гостиница еще освщена. Два швейцара въ фуражкахъ съ золотыми галунами выходятъ встртитъ насъ у входа.
Говорите вы по-французски?
Нтъ.
По-нмецки?
Нтъ.
По-англійски?
Нтъ. Только по-русски, по-татарски, по-грузински, по-армянски и по-персидски.
«Только».
Несмотря на это, мы выходимъ изъ экипажа, расплачиваемся съ кучеромъ и попадаемъ вмст со своимъ багажемъ въ № 3. Здсь только одна кровать. Мы заказываемъ знаками вторую кровать, и намъ отвчаютъ утвердительнымъ киваніемъ. Поздно, и мы голодны, надо поэтому поскоре, пока поваръ еще не убрался на покой, добыть чего-нибудь пость. Мой дорожный товарищъ закидываетъ словечко о предварительной основательной чистк. Я знаю свое дло и настаиваю: нтъ, сперва пость, а тамъ уже уборы, прикрасы и прочее кокетство. И я добиваюсь того, что желаніе мое исполнено.
Внизу, въ ресторан получаемъ мы жареную баранину, пироги и щи.
Кельнеръ уметъ говорить по-русски, онъ знаетъ также, что значитъ по англійски «beer» и «meat», но какъ разъ т же слова извстны намъ и по-русски, потому познанія его совсмъ непригодны для насъ. Но все обходится очень мило къ общему удовольствію. Только да здсь очень дорога.
Повши, мы выходимъ на улицу. Уже два часа ночи, но на другой сторон улицы множество еще открытыхъ фруктовыхъ и табачныхъ лавочекъ. Мы переходимъ на другую сторону и покупаемъ себ винограду.
Когда мы возвращаемся домой, то вторая кровать, дйствительно, стоитъ уже въ комнат, но неоправленная. Мы звонимъ. Является двушка. Она съ босыми ногами и вообще одта очень легко вслдствіе жары. Мы пробуемъ внушить ей, что со второю постелью надо бы что-либо предпринять, она киваетъ намъ и уходить. Она не произносить ни слова, такъ что мы никакъ не можемъ отгадать, на какомъ язык уметъ она говорить, но по ея вншности мн думается, что она можетъ объясняться по-татарски. Тмъ временемъ мы снова выходимъ на улицу и снова покупаемъ фрукты, два большіе пакета, чтобъ быть снабженными въ изобиліи. Потомъ еще скитаемся нсколько времени, пользуясь теплотою ночи.
Не видно ни зги, но въ открытыхъ лавочкахъ, гд продаются фрукты, табакъ и горячіе пироги, горятъ лампы. Въ каждой лавочк стоитъ лезгинъ или чеченецъ, или человкъ другой какой національности, въ полномъ вооруженіи и продаетъ мирный виноградъ и папиросы; за поясомъ у него сабля, кинжалъ и пистолетъ. Подъ тнью акацій прогуливаются взадъ и впередъ люди, время отъ времени что-нибудь покупая, но большинство просто ходитъ, напвая про себя или безмолвно мечтая; два человка остановились подъ деревьями и стоятъ. Чмъ дальше на востокъ, тмъ люди мене говорливы. Древнія націи прошли стадію болтовни и смха, он молчатъ и улыбаются. И это, можетъ быть, всего лучше. Коранъ создалъ такое міровоззрніе, противъ котораго нельзя ни возставать, ни спорить, и смыслъ котораго таковъ: переносить жизнь называется счастіемъ, а впослдствіи будетъ лучше. Фатализмъ.
Передъ одной изъ лавочекъ сидитъ человкъ и бренчитъ по струнамъ балалайки: это что-то простое и неопредленное, совершенно музыка изъ жизни каменнаго вка. Мы думаемъ: слава Богу, что этотъ человкъ сидитъ тутъ. Онъ доставляетъ намъ всмъ небольшое, но искреннее удовольствіе, а такъ какъ онъ не прекращаетъ своей музыки, то тшится ею, вроятно, и самъ. Изумительный народъ въ этой изумительной стран! У него хватаетъ времени, чтобы играть, и умнья, чтобы держать языкъ за зубами. Истинное благословеніе, что еще существуютъ на свт такія страны! При томъ, они не могли бы имть лучшихъ сосдей, чмъ славяне, потому что у славянина въ груди звучатъ струны.
Когда греки вели въ 500 году войну съ арабами, взяли они разъ въ плнъ вражескій отрядъ. Между плнными было трое славянъ. У нихъ въ рукахъ были струнные инструменты, гусли: то было ихъ оружіе.
Но вотъ музыкантъ принимается потихоньку подпвать своему бренчанію. Мы не можемъ понять ни слова, но убаюкивающій, слегка хриплый, задушевный голосъ пвца своеобразно дйствуетъ на насъ. Намъ приходитъ на память «Сакунтала» Драхманна; это тоже, собственно говоря, ничто — только золотая струя.
Время отъ времени проходитъ кто-либо изъ русскихъ офицеровъ христіанъ, которые стоятъ здсь гарнизономъ. Ему надо пройти мимо всего этого магометанства, но онъ не выказываетъ неудовольствія, потому что это славянинъ. Онъ идетъ, можетъ быть, изъ клуба и спшитъ домой въ постель. Но лезгинъ не уходить домой, онъ продолжаетъ наигрывать среди глубокой ночи. Мы, европейцы, далеко ушли отъ нихъ, мы охотно ложимся въ постель, и постель наша устлана подушками.