В сказочной стране. Переживания и мечты во время путешествия по Кавказу (пер. Лютш)

Валишевскій говоритъ въ своемъ сочиненіи о Петр Великомъ: когда Берггольцъ въ 1722 г. въ Москв присутствовалъ при казни колесованіемъ трехъ преступниковъ, старйшій изъ нихъ умеръ посл шестичасовой пытки, оба другіе его пережили. Одинъ изъ нихъ въ тяжкихъ мученіяхъ немного поднялъ свои изуродованныя руки, чтобы отереть съ лица потъ, замтилъ, что нсколько капель крови попало на колесо; онъ засмялся этому. Потомъ онъ приподнялъ изуродованную руку еще разъ и вытеръ съ колеса кровь, насколько могъ. Съ такими людьми можно многаго достигнуть. Но тамъ, гд понадобится пересилить ихъ инстинкты, ихъ представленія и предразсудки, наврядъ ли далеко уйдешь съ одной только мягкостью. Тогда приказаніе, царское слово, кнутъ творятъ чудеса. Стоять! приказалъ офицеръ. И мужики остановились….

Господинъ, стоящій подл меня, что-то говоритъ мн. Я не понимаю его, но такъ какъ онъ въ то же время указываетъ на мою куртку, то я догадываюсь, что дло идетъ о стеариновыхъ пятнахъ. Я прямодушно объясняю ему на своемъ старомъ норвежскомъ язык, что только и жду одного человка, который долженъ тотчасъ прійти со всевозможными жидкостями и утюгами, чтобы вывести стеариновыя пятна. Лицо этого господина принимаетъ сострадательное выраженіе, какъ будто бы онъ не особенно врилъ въ то, что человкъ этотъ когда либо появится. И безъ дальнйшихъ разговоровъ онъ начинаетъ тереть мою куртку своимъ рукавомъ. Пенснэ его падаетъ на землю, но онъ не обращаетъ на это вниманія, а третъ себ да треть. Немножко погодя, стеаринъ начинаетъ исчезать. Я вижу къ моему изумленію, что имю дло съ мастеромъ своего дла, и что блая полоса на моей куртк наконецъ совсмъ пропадаетъ. Я раздумываю, что бы мн дать этому человку: мою визитную карточку, сигару или рубль. Карточка кажется мн наиболе изящнымъ способомъ выразить свою благодарность; но, когда я принимаюсь ее разыскивать, то не нахожу ни одной, он запрятаны, по всей вроятности, въ одномъ изъ сундуковъ. Итакъ, я ограничиваюсь тмъ, что благодарю господина, принося свою благодарность на всхъ извстныхъ мн языкахъ, а онъ въ отвтъ смется и киваетъ мн изо всхъ силъ. Мы словно заключили дружескій союзъ на всю жизнь; человкъ заводитъ со мною разговоръ по-русски.

Всего я, правда, не понимаю, къ сожалнію, — это немыслимо для меня, но я замчаю, что онъ говоритъ о стеарин, потому что слово стеаринъ попадается въ его рчи нсколько разъ. Главный предметъ его разговора такимъ образомъ понятенъ мн, но я не могу отвчать ему, онъ, кажется, не понимаетъ ни одного изъ моихъ нарчій. Онъ призываетъ къ намъ еще нсколькихъ другихъ людей и втягиваетъ ихъ также въ разговоръ, — въ конц-концовъ около меня стоитъ человкъ десять. Тогда я не считаю боле возможнымъ молчать и начинаю снова весело говорить по-норвежски и говорю не меньше другихъ.

Противъ всякихъ ожиданій дло идетъ на ладъ, они киваютъ мн, и всякій разъ, когда я что-нибудь говорю и покрываю ихъ голоса своимъ громкимъ голосомъ, они оказываются совершенно согласны со мною. Между моими слушателями замчаю я и того служащаго, который нсколько разъ общался мн вывести стеаринъ съ моей куртки, и, когда я показываю ему свою куртку, на которой нтъ больше пятенъ, онъ говоритъ что-то и киваетъ головой, съ своей стороны крайне довольный этимъ обстоятельствомъ.

Тогда мои спутники по позду высовываютъ головы за дверь и не могутъ постигнуть, что это за норвежцевъ я тамъ вдругъ нашелъ. Скоро они принимаются громко и безъ стсненія хохотать, и этотъ смхъ поражаетъ моихъ слушателей, которые одинъ за другимъ начинаютъ умолкать и расходиться.

Близъ маленькой станицы, гд мы останавливаемся, молотятъ на твердо-убитой глинистой почв степи хлбъ. Пшеница многими связками разложена по полю. По снопамъ этимъ здятъ кругомъ лошади и быки, пока, наконецъ, колосья не растоптаны до тла. И это называютъ здсь молотитъ.

Теперь я больше не удивляюсь, что въ русскомъ хлб такъ много песку и камешковъ. Я припоминаю изъ временъ своего дтства на свер, что финляндскіе рыбаки привозили съ собою хлбъ изъ Архангельска, и маленькая мельница моего отца не мало труда переносила съ этимъ хлбомъ. Случалось даже, что изъ мельницы искры сыпались, когда она перемалывала русское зерно. Я находилъ это страннымъ. Тогда я не видлъ еще всхъ способовъ молотьбы. Теперь же я знаю вс: начиная отъ способа, примняемаго въ американскихъ преріяхъ, засянныхъ пшеницей, гд мы управляли громадной паровой молотилкой, а мякина, зерно и солома облаками вздымались надъ преріей. Но самый забавный способъ, — это тотъ, что мы видимъ здсь, гд казачки молотятъ быками. Он держатъ длинный кнутъ въ обихъ рукахъ и ободрительно покрикиваютъ на животныхъ. Когда он щелкаютъ кнутомъ, то онъ описываетъ въ воздух красивую фигуру. Сами же казачки не слишкомъ толсты, откормлены и богато одты, — скоре напротивъ.