В спальне с Elle (СИ)

Филька любил зиму и любил мороз. Не любил Темерию, Велен и родную деревню Стойники. Не любил за мрачность, серость и болотины. За редкое солнце. За притаившихся в каждой омути чудилищ. За плохие дороги, а местами их полное отсутствие. За тоску.

Но зимой все было по-другому. Спасаясь от трескучего мороза, чудилища прятались в норах и расщелинах, а тяжелый болотный смрад и всякий кусачий гнус исчезали, как тени в полдень.

А еще зимой в Стойниках было совершенно нечего делать. Копать нельзя, пахать никак, сеять — тоже. Ну разве только разумное, доброе, вечное. Филька, правда, таких понятий отродясь не знавал. Ему это было и не нужно. Зато у него была своя изба, толстозадая женка Маришка и неизменная каша с репой на обед и ужин. Иногда, разнообразия ради, кашу заменяла печеная картошка, до этого слегка подмерзшая и подвергшаяся процессам, плохо совместимым с процессами, протекающими в Филькином организме. Из-за этого, от картошки оной то есть, у Фильки иногда случался понос. Но понос, думал Филька, в конце концов не запор: как-нибудь да пронесет.

Он глубоко вдохнул, вздрогнул. Втянул голову в плечи, чтоб было не так холодно. В который раз пожалел, что не курит: денег на такую роскошь у него никогда не водилось.

Тут дверь в хату снова скрипнула — Филька поморщился. Ему помешали.

— Ты че тута расселся-то? — донесся до него голос жены. — Али яйца решил приморозить?

Филька вздохнул, но промолчал. Он привык.

— Оглох, что ли? Слухалки заиндевели?

Филька возвел очи к синему небу.

— Маришк, тебе чего? Скучно, что ли, стало дома-то?

— А коли и так, — она высунулась из хаты аж по пояс, — тебе какое до того дело?

— Ну так накинь чегой-нить, иди вместе посидим, а то душно внутри.

— Дурью ты измаялся, как я погляжу…

Она поворчала маленько, повозилась за стенкой и наконец вывалилась наружу, укутанная в шубейку, с двумя платками на голове, один поверх другого. Присела рядом.

— Ну че?

— Я слышал, — медленно начал Филька, смотря на ровный белый горизонт, — три дня тому назад в небе Дикий Гон видели.

— Пф! Это от кого ты такое слышал? Не может этого быть! Все знают, что мертвяков этих только под Саовину можно узреть. А нынче Имбаэлк на носу.

— Почем мне знать? — пожал плечами Филька. — За что купил, за то и продал. Видали и все тут.

— Ну и как, пропал кто-то после беготни ихней?

— Неа, представь себе. В этот раз навроде как вхолостую пробеглись мертвяки.

— Не сезон, видать, — Маришка неожиданно рассмеялась, продемонстрировав крупные подгнившие резцы. — Тож поди яйцы свои подпротухшие отморозили.

— Все-то тебе смешно, — Филька глянул на нее с укоризной. — А люди просто так говорить не будут.

— Да брехают люди! — отмахнулась от его слов жена. — А ты ухи развесь и слушь больше! Замерзла я с тобой, пойду в дом.

— А я посижу еще.

Дверь за ней захлопнулась.

— Уж больно хорошо тут.

Филька смотрел в чистое синее небо.

***

Их собрали на площади Равноправия, возле дворца Бирке и его вечнозеленых садов, в самом сердце которых, за гирляндой из вистерий, прятался легендарный родник Единорога.

Их было около сотни, мужчин, женщин и детей, одетых в неприметные и серые одежды рабов. Лица у всех были сосредоточены и печальны. Многие из женщин тихо роняли слезы, и все без исключения пристально смотрели в сторону огромного, с четырьмя мраморными чашами, фонтана. Рядом с фонтаном в исключительно живописных позах стояли два высоких, красивых эльфа-воина в кармазинных плащах и, склонившись друг к дружке, о чем-то тихо совещались. Неподалеку от них расположился еще один, совсем некрасивый и вдобавок еще и лысый: потирая взмокший от жары затылок, он то и дело посматривал то на палящее в зените солнце, то на толпу, печальную и недвижимую; вздыхал с таким видом, словно желал, чтобы собрание поскорей уже распустили.

Наконец один из красавцев-эльфов, черноволосый и с хищным лицом, извлек из-за пазухи свернутый в трубочку лист бумаги. Развязал накрученную на него черную ленточку, развернул документ, пробежался глазами по написанному. Вопросительно глянул на второго красавца-эльфа, златовласого и златоглазого, набрал побольше воздуха в грудь и заговорил голосом бархатным, но решительным, тоном не терпящим возражений.

— Dh’oine, я не привык толкать длинных речей, поэтому не буду ходить вокруг да около, а сразу перейду к делу. У меня в руках новая резолюция, принятая неделю назад нашим великомудрым Советом.

Прежде чем продолжить, эльф окинул притихшую толпу ястребиным взором зеленых очей.

— Слухи распространяются со скоростью молнии, и каждому из вас прекрасно известно, что за приказ я получил от солидарного с Советом Его Величества. Подобный приказ я уже однажды выполнил и теперь выполню его снова. В прошлый раз… все прошло не так гладко, как мне бы того хотелось. Dh’oine, бывшие до вас, повели себя неблагоразумно, чем доставили нам немало хлопот. Я надеюсь, вы усвоили их урок и…

Тишину внезапно нарушил надрывный бабий вой. К нему присоединился не менее душераздирающий детский плач. Красивый эльф с хищным лицом скривился и закусил губу.