В споре с Толстым. На весах жизни

Я давно уже получил Ваше письмо, о котором Вы говорили мне при личном свидании. Искренно благодарю Вас за него. Приятно было мне получить сведения о членах Вашей семьи, – то, что Вы не досказали в короткое время свидания. – Что касается вопроса о защитниках, то он выяснен вполне. Защитниками нашими будут: В. А. Маклаков, Н. П. Карабчевский, Б. О. Гольденблат, П. Н. Малянтович, Н. В. Тесленко, Н. К. Муравьев и М. Л. Гольдштейн. Об именах этих я знаю от матери и от Гольденблата. Каждый из нас, обвиняемых, должен заявить о допущении к его защите всех семи адвокатов. – На днях же я получил письмо от А. Е. Грузинского, ответ на мое. Личные недоразумения между нами мы, слава Богу, покончили совсем. Он пишет, что постарается убедить Толстов<ское> об<щест>во оставить право окончить описание библиотеки за мной (это он решил сам, без всякой моей просьбы) и что, во всяком случае, Об<щест>ву необходимо подождать результатов суда надо мной. Это тем более не может быть стеснительно для Толстов<ского> об<щест>ва, что все равно во время войны трудно искать у публики интереса к изданию описания в свет и что, таким образом, «время терпит». В самом деле, м<ожет> б<ыть>, мне и удастся освободиться не через слишком продолжит. срок. Тем не менее я высказал Грузинскому свое желание составить объяснительную записку по поводу моей работы, с подробнейшими указаниями, на чем работа остановилась, с чего нужно ее продолжать и т. д., и т. д. Он оч<ень> одобрил эту идею и предложил послать эту записку прямо в Правление Толст<овского> об<щест>ва. Я так и сделал: подробнейшая записка составлена и уже отослана мною Об<щест>ву. Следовательно, если не удастся окончить описания библиотеки мне, другое лицо, с моей запиской в руках, сможет заменить меня. Мысль об этом теперь успокоила меня за судьбу описания. Грузинский прибавляет, между прочим, что пока никто не должен трогать оставленных мною в Я<сной> П<оляне> материалов по описанию библиотеки без разрешения Толст<овского> об<щест>ва. Я тоже думаю, что это было бы необходимо, т. к. иначе весь план моей работы может быть нарушен, и это непоправимо повредит делу, в важность и полезность которого я оч<ень> верю. – О нашей переписке с Грузинским, да и вообще о всех своих делах, писал я на днях Сергею Львовичу. Мне давно хотелось ему написать. Он – тоже одно из тех лиц, которые своим добрым участием ко мне так трогают меня здесь. Недавно с С<ергеем> Л<ьвови>чем виделся в Москве мой брат, и мама пересказывала мне подробности этого свидания.

– Чувствую я себя оч<ень> хорошо: вполне спокойно. Много читаю. Пишу. Даже стихи пишу! Вот образчик (слабый, как и все), написанный на слова из 2-й ч. «Фауста»: «О, Mutter, Mutter! ‘s klingt so wunderlich!»¹ —

Великие уста провозгласили,
Но лишь шепнули снова тот же стих,
Когда о смысле странных слов спросили.
К таинственным и дивным существам,
Праматерям, источникам вселенной
Свой возглас относил и Гёте сам,
И все, толпой коленопреклоненной.
А я, к кому вчера нежданно мать
В темницу из-за тысяч верст явилась,
Чтоб нежной лаской сына поддержать,
И перед ним от слез остановилась, —
Я, видя светлый взор и в глубине
Души прекрасной скрытое страданье,
Всю близость с ней почувствовал вполне,
Поняв всю жизнь ее – одно терзанье, —
«О, Mutter, Mutter! ‘s klingt so wunderlich!» —
Воскликнуть был готов не о начальных,
Мистических, а о живых, земных,
О наших матерях многострадальных.

Мать моя сейчас все в Москве, у брата. Туда же приехала сестра. Они были у меня недавно. Не знаю, соберутся ли они в Я<сную> П<оля>ну. Кажется, мама стесняется Вас беспокоить. Впрочем, обе они скоро уедут домой.

Пока позвольте пожелать Вам, Софья Андреевна, всего, всего хорошего! Искренний привет мой Ант<онине> Т<ихонов>не. Душевно преданный Вам

В. Булгаков.

49. В. Ф. Булгаков – С. А. Толстой

8 августа 1915 г. Тула

8 августа 1915 г.