В споре с Толстым. На весах жизни

Брат его Миша в плену у австрийцев, а еще брат Илюша плавает у берегов, кажется, Японии.

На Засеке поместили 400 человек беженцев. Я им хочу послать картофелю и капусты. По вечерам мы все шьем рубашки детям беженцев и делаем респираторы от удушливых газов, пускаемых немцами.

Люди у меня живут все те же, только приказчика взяли на войну, хозяйничает садовник, жена приказчика и я, что очень мне скучно и трудно.

Ну вот все я вам написала из моей несложной жизни. Собираемся читать вслух романы Сенкевича.

Хорошо, что у вас есть возможность читать русских авторов; это и приятно и воспитательно. А вы по натуре филолог и литератор; только бы скорей вас выпустили. Нельзя ли как-нибудь помочь?

Жму вашу руку, дай Бог вам бодрости и здоровья.

С. Толстая

53. В. Ф. Булгаков – С. А. Толстой

23 октября 1915 г. Тула

23 октября 1915 г.

Дорогая Софья Андреевна! Сердечно благодарю Вас за письмо от 7 октября. Приятно было узнать все новости о Толстых. Между прочим, только из этого письма я понял и ясно представил себе, что Татьяна Львовна поселилась в Ясной Поляне, в флигеле. Воображаю себе флигель преображенным, и очень бы хотелось заглянуть в наверное уютный уголок одним глазком. Читая о военных отличиях молодого Андрея Ильича, я вспомнил, как прощался с ним в Ясной перед отъездом его на войну и мы оба высказали надежду встретиться там, когда я приеду санитаром. Случилось иное… Да, 28-е число близко. Трегубов видит особое, мистическое знамение в том, что меня взяли именно в этот день, – день «ухода» Л. Н-ча. Я только посмеиваюсь этому совпадению. Но приближающаяся дата невольно заставляет думать об итоге 365-дневного заключения. И, право, я считаю этот итог хорошим для себя в разных отношениях. Это было – испытание, экзамен, новый опыт, новые «ума холодные наблюдения и сердца горестные заметы»… Моя жизнь и до тюрьмы далеко не была непрерывным беспечным праздником, а между тем в конце концов из меня выработался неисправимый оптимист, каковым, пока что, я и пишу Вам это письмо. Итак, не смотрите грустно на мое положение. – Дело о поруках стоит в таком виде. 28 сентября брат писал мне из Москвы: «Был еще раз у прокурора в<оенно>-о<кружного> суда. Мне сказали, что дело ваше скоро пойдет на заключение и что возможно благоприятное разрешение вопроса о поруках, и не только относительно Маковицкого и других, но и тебя с Трегубовым, хотя вас и считают главарями…» Прошел еще месяц этого «скоро», тянущегося уже довольно давно. Терпение мое готово тянуться еще того дальше. То же надо сказать и о Д<ушане> П<етровиче>, который, сколько я знаю, чувствует себя внутренно наилучшим образом. Его здоровье, слава Богу, тоже удовлетворительно. Я вообще думаю, что наше (не буду говорить о старике Д<ушане> П<етровиче>, но о себе, по крайней мере) положение в тюрьме гораздо легче, чем это кажется со стороны нашим друзьям и близким. Моя мать, напр., пишет на днях, что она чувствует себя «хуже, чем в тюрьме». И, разумеется, в самой тюрьме нет для меня ничего неприятнее и более грустного, чем подобное впечатление, производимое ею на мать. А бабушка моя – та до сих пор совсем не подозревает, где я, постоянно расспрашивает сестру и маму, как я поживаю в Ясной Поляне с Софьей Андреевной, – те расписывают ей всякие небылицы в лицах, передавая вместо моих писем то, что придет в голову… А сказать правду нельзя: такое «несчастье» с любимым внуком убьет больную старушку. – От Пушкина я в восторге. Вы сейчас по вечерам читаете вслух за круглым столом. Включите в программу этих чтений «Медного всадника», – в мое воспоминание, чем доставите мне большое удовольствие. Кажется, это лучшее, что написал Пушкин: совершенно оригинальный сюжет, глубоко, сильно, удивительно психологически правдоподобно – и какое совершенство формы!.. – Рекомендуя перечитать «Медного всадника», я в то же время хочу быть непозволительно дерзким: в этом же письме послать Вам сочиненное в тюрьме, еще в июле, длинное ст<ихотворе>ние гекзаметрами. Великодушно простите! Посылаю только для того, чтобы из него Вы могли почувствовать еще одну сторону нашей жизни здесь: общение с природой через те дырочки и щели, какие еще между нами и ею остаются.

Пока до свидания! Я должен еще просить у Вас прощенья, что не поздравил Вас с днем рождения. Но я помнил его и думал о Вас. Всего хорошего, Софья Андреевна! Примите мою благодарность, что не забываете меня. Александре Львовне, Татьяне Львовне, Танечке, мисс Уэллс, Антонине Тихоновне прошу передать мои приветствия и лучшие пожелания. 28-го и 7-го незримо буду в Ясной Поляне.

Любящий Вас

Вал. Булгаков

Большой мой поклон Илье Васильевичу.

Бывают ли посетители на могиле и в доме? Хорошо ли и много ли расходится брошюра Сергея Львовича о Ясной?..¹ Кто и как вспомнит Л. Н-ча 7-го, в пятилетие со дня смерти? Интересно бы узнать.