В СССР я повидал все

В армии не было места для юмора, но мне запомнился один случай, над которым можно посмеяться. На одном из общих построений командир полка объявил:

– Старослужащих, нарушающих дисциплину, я буду отсрачивать.

Очевидно, он имел в виду перенесение срока демобилизации на более позднее время. Но все мы поняли это как сексуальное извращение.

Моя дружба с азербайджанцем Фельяром крепла с каждым днем. За первые месяцы моего пребывания в боевой группе я, конечно, опять похудел. На этот раз Фельяр, показывая на мой впалый живот, с горечью говорил:

– Ах, Игорюш! Похудал.

Не смотря на все унижения, которым мы подвергались в подразделении, я старался держаться с чувством собственного достоинства. Видя это, Фельяр, с восторгом говорил мне:

– Ты хороший парень! Настоящий мужчина!

Кроме Фельяра в нашей боевой группе служило еще два азербайджанца. Все трое держались всегда вместе. В посылках с родины они нередко получали экзотические овощи и фрукты. Всем этим они трогательно делились со мной.

Однажды меня вместе с Фельяром и Мишей назначили в наряд по кухне. Всем нам пришлось работать на мойке. Работа там считалась самой тяжелой на кухне – нужно было тщательно вымыть огромное количество посуды, необходимое для приема пищи личным составом целого полка.

Мы с Фельяром сразу же включились в работу, а Миша не спешил этого делать. Он надеялся, что деды, бывшие в основном украинцами, не дадут его, своего земляка, в обиду. Мы сделали Мише корректное замечание, чтобы он тоже начинал работать. Он стал нехотя брать грязные миски двумя пальцами и довольно с большого расстояния кидать их в ванну с кипятком. Брызги кипятка при этом летели на нас с Фельяром. Несколько раз мы просили Мишу не делать этого, но он не реагировал. Наконец, я не выдержал и грубо обругал его.

Миша подошел ко мне и неожиданно ударил меня кулаком по лицу. Он был на голову выше меня, и, возможно, у меня не было шансов победить его в начинавшейся драке. Но Миша оказался трусом – он позорно побежал к выходу. В тот момент у меня в руках был тяжелый бачок, рассчитанный на 10 порций еды. Размахнувшись, я метнул его в сторону убегающего. Описав крутую дугу, бачок ударил Мише точно в голову. Из раны хлынула кровь. Мишу забрали в санчасть. Травма оказалась серьезной – Миша потом долго лечился в госпитале.

Оставшись вдвоем с Фельяром, я упал духом и сильно расстроился. Я был уверен, что теперь меня точно посадят. Фельяр всячески успокаивал меня. Так как он был единственным свидетелем того происшествия, то вскоре его вызвали в штаб полка. Там он, конечно, рассказал, как Миша зверски издевался над нами, ошпаривая нас кипятком и т.д. Его рассказ убедил командование полка в моей абсолютной невиновности. Более того, в том происшествии меня даже признали положительным героем.

Несколько дней спустя я в составе взвода шел на стартовую площадку, где мне предстояла встреча с моим непосредственным начальником Дьяковым. Будучи русским человеком, он имел некоторые основания не любить украинцев – из-за конфликта с ними ему не присваивали очередное звание.

Когда я вошел в служебное помещение, Дьяков сидел спиной ко мне. Я доложил о прибытии. Не поворачиваясь ко мне, он угрожающе произнес:

– Что ты там натворил? Ты покалечил человека?

Я ответил:

– Так точно.

Он поднялся и медленно направился в мою сторону.

Ходили слухи, что Дьяков когда-то бил солдат. В тот момент я подумал, что такая же участь ожидает и меня. Но, подойдя ко мне, Дьяков пожал мне руку и сказал:

– Продолжай бить эту мразь в том же духе.

В боевой группе процветало воровство. Казалось, что все солдаты заражены болезненным влечением к мелким кражам. В течение короткого времени там у меня украли все, что только можно украсть: деньги, часы, бритву, сапожную щетку, крем и т.д.

Существовало правило, что в тумбочке солдата должны лежать зубная щетка и паста. Проверив мою тумбочку и не найдя там этого, сержант спросил:

– Почему нет?

Я ответил:

– Украли.

Сержант сказал:

– Укради тоже.

Все это свидетельствовало о катастрофически низком моральном уровне Советской армии. В царской армии кражи среди солдат были чрезвычайно редкими, потому что любой случай воровства там немедленно расследовался, и виновный строго наказывался.

В конце концов я приспособился к таким условиям существования. Во-первых, я прибил гвоздями зубную щеку и тюбик с пастой к днищу тумбочки. Во-вторых, бритву закопал в лесу под кустом. Дневальный по моей просьбе будил меня перед подъемом – я шел в лес, раскапывал бритву и спокойно брился. Потом опять закапывал. В-третьих, сапожную щетку и крем носил за голенищами сапог и т.д.

Буду честным – иногда я все-таки следовал тому совету сержанта на счет воровства. От систематических занятий строевой подготовкой мои сапоги стали разваливаться. Сапожника в части не было, а сам я не умел ремонтировать обувь. Надо было срочно искать какой-то выход.