В СССР я повидал все

Один раз нас направили на работу в хозяйственный склад части. Мы таскали там различные тяжести, а кладовщик в звании сержанта внимательно наблюдал за нами – он был информирован, что военнослужащие нашей группы склонны к воровству. За дверями склада я заметил прекрасные сапоги, без сомнения принадлежавшие тому сержанту. Недолго думая, я, улучшив момент, быстро сбросил с ног свои сапоги и натянул сапоги сержанта. Этот растяпа, конечно, ничего не заметил. Но и позже никакого шума по поводу исчезновения сапог он не поднимал. К моему счастью, даже такая легко расследуемая кража осталась безнаказанной.

Душа солдата в таких условиях сильно грубела. Каждый субботний вечер в клубе части нам показывали какой-нибудь художественный фильм. Хотя фильмы эти были довольно серьезными, но в зрительном зале стоял дикий хохот. Мы настолько огрубели в армии, что добрые отношения между людьми, показываемые в фильмах, казались нам до крайности наивными и глупыми, и мы в истерике смеялись над ними. Позже на гражданке, когда моя душа несколько смягчилась после армии, я пересматривал эти фильмы. На этот раз ничего смешного я в них не нашел.

Но все-таки удача один раз посетила меня в том мрачной месте. Конечно, я попытался за нее ухватиться. Но долго удержать ее не смог. В один прекрасный день меня назначили пищеносом. Три раза в день я стал носить из офицерской столовой еду для офицера, дежурившего на стартовой площадке. В дополнение к этому, я еще наводил некоторый порядок в одном небольшом помещении. Все остальное время я был абсолютно свободен. Повар в офицерской столовой выдавал мне несколько больше еды, чем требовалось дежурному офицеру – этот излишек предназначался мне.

Таким образом, я каждый день стал питаться первоклассной ресторанной едой, при этом выполняя довольно легкую физическую работу. Конечно, это привело к тому, что я заметно поправился. Я испытывал истинное наслаждение от такой замечательной службы.

Пищеносом меня назначали только на одну неделю. Но я очень старался угодить дежурным офицерам, и они несколько раза просили командира группы продлить мои полномочия. Командир шел им навстречу.

Тот факт, что на глазах у всех я поправлялся, и моя мордашка лоснилась от сытости, вызвал вспышку негодования у солдат нашей боевой группы. Командира группы завалили жалобами по этому поводу. И моя карьера пищеноса вскоре закончилась. Я отработал на этой должности ровно один месяц.

В нашем призыве служил солдат с Орловской области по фамилии Кушнарев, а по кличке Шкаф. Он был типичным деревенским парнем с простоватым вульгарным лицом. Ему больше всех из нас доставалось от дедов. Измывались они над ним зверски. Но Шкаф переносил все это с типичным для русского человека мужеством. Мне было очень жаль его, и я всегда старался сделать ему хоть какое-то добро. Он с благодарностью принимал мою помощь, называя меня ласково и с деревенским акцентом «пищанос».

Я прослужил в этой боевой группе полгода, научился за это время очень многому, любую работу выполнял с легкостью, физически значительно окреп. У входа в казарму стояло большое зеркало. Я предпочитал не смотреть в него. Но один раз, проходя мимо него с обнаженным торсом, я внимательно заглянул туда. В зеркале я увидел существо с лысой головой, наглой мордой и довольно крепкой мускулатурой. Я подумал: «Сейчас бы на гражданку в таком виде. И на пляж. Девушки обратили бы на меня внимание».

Казалось, что все у меня идет нормально. Командование уже собиралось присвоить мне звание ефрейтора. Тем не менее, как это не раз случалось в моей жизни, все-таки нашелся один идиот, который все испортил. Я часто задумывался, почему на моем жизненном пути появлялись такие люди. Возможно, они завидовали мне – что-то у меня получалось лучше, чем у них.

Среди дедов служил солдат по прозвищу Маня. Он, как и большинство дедов, был с Украины. Маня отличался слабым физическим развитием. Вид его лица вызывал жалость к нему. Когда молодым солдатом он пришел в эту группу, то из-за его жалкой внешности все офицеры группы стали активно защищать его от дедов. В результате этого, он не испытывал необходимых молодому человеку физических нагрузок, и его физическое развитие остановилось.

Таким образом, будучи молодым солдатом, он не подвергался издевательствам дедов. Но став дедом, он ужасно полюбил издеваться над молодыми.

Когда Мане до дембеля оставалось уже совсем немного, он почему-то рискнул поиздеваться надо мной. Зачем? Вместо того, чтобы спокойно готовиться к дембелю и последующему отъезду на родину, он нашел себе это чертовски нелепое и опасное занятие. Этим он создал совершенно ненужные проблемы и себе и многим окружающим его людям.

Когда я наводил порядок в помещении казармы и, как всегда, делал это старательно и быстро, Маня заорал на меня:

– Ну-ка, полетел мухой!

Я и без того уже летал как муха. Промолчав, я продолжал усердно работать. Мане показалось, что я улыбнулся, чего, конечно, не было – в то время я практически никогда не улыбался. Он подошел ко мне и с угрозой в голосе спросил:

– Чего улыбаешься?