В СССР я повидал все

Утром я вставал, делал трехкилометровую пробежку и уходил в лес, где я подметил широкую просеку. Эта просека полностью заросла густым малинником. Малина – очень крупная и сладкая. Я был единственным человеком, который ее собирал – никто со мной не соперничал. В этом малиннике я проводил целый день, объедаясь малиной и наслаждаясь одиночеством, по которому истосковался, живя почти два года в казарме. Имея часы, я уже знал, когда мне нужно покинуть этот рай. Я возвращался в казарму с лицом, сильно измазанным малиновым соком. Молодые солдаты с завистью смотрели на меня.

В нашем призыве был один солдат с Украины. Вначале он показался мне отличным парнем. Я даже начинал с ним серьезно дружить. Неожиданно ему присвоили звание младшего сержанта и назначили старшиной роты. Я был рад за него – уехать домой, имея на плечах сержантские погоны, считалось престижным. Но власть испортила этого прекрасного человека – он начал обижать нас, дедов. Его просили не делать этого, но он упорно продолжал. Наверно он был уверен в своей неуязвимости.

Мне пришлось порвать дружеские отношения с этим парнем. А он наглел все больше и больше, обращаясь с нами, дедами, как с молодыми. Я уже в течение полутора лет испытывал на своей шкуре участь молодого, и оставшиеся полгода мне абсолютно не хотелось опять возвращаться в этот статус. Я чувствовал необходимость дать старшине понять, что в казарме он вполне уязвим.

Как-то ночью, убедившись, что все спят, я подошел к его койке и взял с табурета его форменные куртку и шаровары. Вынув из карманов документы и деньги, я оставил их на табуретке. Я вышел из казармы и зашел далеко в лес. Порвав одежду старшины, я разбросал клочки по лесу.

Утром после подъема старшина вышел к роте в одних трусах, что вызвало у солдат заметное оживление. Командир роты, увидев его в таком виде, бросил ему упрек:

– Ты бы еще трусы снял.

После этого случая старшина перестал обижать нас. Но до сих пор я поражаюсь тому, что никакого расследования этого вопиющего случая воровства не производилось. А ведь меня можно было очень легко вычислить.

Вечером того дня я проходил в казарме вдоль ряда коек. На одной из них лежал тот повар, который всегда готовил нам закуску. Он довольно громко произнес:

– А ведь это ты украл.

Я ничего не ответил. Но никакого страха или стыда слова этого солдата у меня не вызвали. Я был уверен, что, наказав старшину, я поступил справедливо.

Третьим и последним регламентом для меня стала работа на одной из площадок, где в шахте была установлена самая современная по тем временам ракета. На этой площадке не было постоянного личного состава. Военнослужащие прибывали туда в составе дежурной смены, меняя предыдущую. Поэтому и начальники там каждый раз менялись, что не способствовало дисциплине.

Туда нас, троих солдат роты, доставили на вертолете вместе с дежурной сменой. Начальник смены даже не знал, какую работу нам дать. Но потом он, чтобы отвязаться от нас, просто попросил навести там небольшой порядок. Это мы довольно быстро сделали. Несколько дней мы ждали дальнейших указаний, но они так и не поступили. В конце концов про нас все забыли – и мы прожили на этой площадке довольно долго, наслаждаясь полной свободой.

Окрестный лес мы исходили вдоль и поперек, несколько раз посетили ближайшую деревню. Но так как денег у нас не было, то спиртного достать не удавалось. Мы рассчитывали, что местные жители из уважения к солдатам угостят нас чем-нибудь. Но эти жители были жлобами и смотрели на нас, своих защитников, исподлобья.

Там произошел удивительный случай. Неожиданно на территорию площадки заехала машина, и из ее кузова с шумом вывалилась большая группа солдат. Их лица мне показались знакомыми. Присмотревшись, я узнал среди них Фельяра и Кушнарева. Сомнения рассеялись – это были ребята моего призыва с одиннадцатой площадки.

Теперь эти парни были уже дедами. И как деды их предшественники, они кричали, резвились и дурачились в предвкушении скорого дембеля. Я не решился подойти к ним, а только с некоторой завистью наблюдал за ними издалека. В памяти всплыла фраза: «Эту школу надо пройти до конца». Да, эти парни ее прошли. Может быть, благодаря моему жертвенному поступку эта школа оказалась для них несколько легче, чем для предшествующих поколений солдат на одиннадцатой площадке. Но, увы – повода для гордости это уже не давало.

Я долго потом думал над тем, зачем их туда привозили. Какой-либо убедительной причины для этого не было. До сих пор возможной я считаю следующую версию. Командование нашей армии внимательно следило за моей судьбой – ведь я своими яркими поступками привлек к себе внимание всей ракетной армии. Возможно, командование из каких-то высоких побуждений решило устроить мне прощальную встречу с моими бывшими сослуживцами. Но эта версия также маловероятна.

На площадке была комната отдыха, где я иногда смотрел телевизионные передачи. Рядом со мной сидели солдаты дежурной смены. Мне запомнилось, как один из них громко произнес:

– Вот смотрю на экран, а перед глазами – женские органы.