В СССР я повидал все

Пионерский лагерь находился в глухом лесу. Рядом протекала живописная река. Она чем-то напоминала реки, расположенные в окрестностях моего родного Борисоглебска. Мы разведали дорогу в деревню, и я побежал туда. Деревня была довольно далеко, но к вечеру я успел вернуться, принеся с собой несколько бутылок вина.

Перед тем, как распить его, Олег предложил пригласить в нашу компанию и молодого солдата. Я, скрепя сердце, согласился. Последующие события показали, что это было роковой ошибкой.

За полтора года службы я впервые в тот вечер употребил спиртное. Не удивительно, что я сильно окосел, и меня потянуло на приключения. Я предложил всей компанией пойти в ту деревню – все согласились.

Была уже ночь, и в деревне все спали. В одном из домов мы разбудили девушку. Она неохотно общалась с нами, но из разговора с ней я понял, что рядом с деревней расположена та печально известная мне одиннадцатая площадка. Я немедленно потащил всю компанию туда.

Часовой спал, и мы беспрепятственно проникли к казарме. Окно было открыто. На подоконнике сидел солдат с моего призыва по фамилии Семкин – он был дневальным. Увидев меня, Семкин потерял дар речи и только смотрел на меня широко раскрытыми глазами.

Я пролез через окно в помещение казармы и прошел в спальный отсек. Там, как всегда, стоял здоровый храп отдыхавших солдат. С помощью дневального я отыскал койку Кушнарева. Разбудив его, я с радостью крикнул:

– Привет, Шкаф!

Продрав глаза, Кушнарев узнал меня. Недовольным тоном он пробормотал:

– А-а, пищанос. Тебе что, делать нечего? Дай мне поспать.

Он повернулся на бок и снова заснул.

Хотя я был пьян, но все же прекрасно понимал, что мне пора покидать этот когда-то родной для меня дом – мне с товарищами предстоял еще очень долгий путь назад в лагерь. Когда я вылез из окна, то обнаружил, что меня ожидает только один Олег – молодой куда-то бесследно исчез. Поискав его немного и не найдя, мы с Олегом решили возвращаться в лагерь одни. Мы шли очень долго по бетонной дороге, и казалось, что она никогда не кончится. Наши ноги от этой ходьбы сильно растерлись – на них было больно наступать.

Но вот вдали, наконец, показались ворота лагеря. Мы как раз успели к утренней проверке. Офицер, проводивший ее, быстро обнаружил отсутствие молодого. Он пытался узнать у нас его местонахождение. Мы отвечали, что ничего не знаем. Офицер поднял тревогу.

Весь день ушел на поиски пропавшего солдата. И только к вечеру он сам вышел в район лагеря. Офицеры его допросили, и он признался, что пил с нами. Нас всех немедленно вернули в часть. К счастью, дисциплинарного наказания мы избежали. Но само возвращение в часть уже являлось для нас наказанием – в лагере можно было бы пожить еще недели две. Там нам служба показалась медом.

И в этой роте не было такой суровой дедовщины, как на одиннадцатой площадке. Пройдя жестокую школу дедовщины, я считал это не совсем справедливым. Поэтому я рискнул вести себя так, как вели себя деды на одиннадцатой. Однажды, шагая в строю, я увидел, что один молодой солдат впереди меня недостаточно высоко поднимает ногу. Я слегка ударил его ногой снизу и крикнул:

– Выше ногу!

Этот солдат был намного здоровее меня. Я был поражен реакцией этого парня – он весь съежился от страха и стал очень высоко поднимать ногу. Я подумал, что, если бы он размахнулся и нанес мне ответный удар, мне пришлось бы довольно худо. Мне стало так неудобно перед ним, что я уже больше никогда и некому не делал таких гадостей.

Один раз я первым сел за стол в столовой и стал хозяйничать там, как это делали деды на одиннадцатой. Один из молодых солдат сделал мне резкое замечание. Я посмотрел ему в глаза и подумал: «Эх, послужить бы тебе там, где я служил». Но, ничего не сказав, я в душе согласился с ним. После этого я уже больше никогда не хозяйничал за столом.

В тот период моей жизни у меня резко надломился характер. Я навсегда забросил занятия немецким языком. И у меня даже появилась мысль: «Каким же идиотом я был, так упорно изучая эту ерунду!» Сейчас, много лет спустя, открывая немецкую книгу и пытаясь ее читать, я абсолютно ничего не понимаю. Навык свободного чтения немецкой литературы, с таким трудом приобретенный мной, сейчас полностью утрачен.

Время от времени мы, деды, устраивали себе праздники, сопровождавшиеся распитием спиртных напитком. Часто приглашали на эти праздники некоторых молодых. За спиртным надо было бежать в деревню, которая находилась не близко.

За полтора года службы у меня выработалась выносливость в беге – я мог пробегать без устали довольно большие расстояния. Поэтому за спиртным пришлось бегать именно мне. Я раздевался до пояса, на ноги вместо сапог надевал спортивную обувь и, забросив за спину рюкзак, отправлялся в дальний путь.

Во время моего первого посещения деревни, я сильно напугал там одну местную девушку. Эта красавица сидела на лавочке возле своего дома. Я побежал к ней, чтобы узнать, где находится водочный магазин. Увидев быстро бегущего в ее сторону лысого, полуголого мужика, девушка с отчаянным криком забежала в дом.