В СССР я повидал все

Оставшись без кавалера, эта красавица устроила танцы в коридоре отделения, включив там магнитофон. Когда на звуки музыки стали собираться пациенты, девушка поспешила пригласить меня на медленный танец. Во время танца она стала нежно прижиматься ко мне. Конечно, мне ничего не стоило ответить ей взаимной нежностью и пополнить этим ярким экземпляром свою богатую коллекцию женщин. Но в то время у меня была семья, которую я считал самым святым в своей жизни. Я просто не мог совершить подлость, изменив своей жене – поэтому я оттолкнул эту девушку.

В течение нескольких дней после этого она с лютой ненавистью смотрела на меня, пока не нашла другого поклонника. Этот мужчина тоже имел семью, но это не помешало ему регулярно ходить в палату к этой девушке. Там они часами сидели наедине – а может быть и лежали.

За все время моего пребывания в том отделении, меня несколько раз приглашали к врачу на беседу. Он просил меня рассказать о созданной мной теории. Я с радостью делал это. Один раз я услышал от него замечание такого характера:

– Но ваша теория противоречит идеям Эйнштейна. А ведь он является признанным во всем мире гением.

На это я ответил:

– Эйнштейн утверждает, что человек может переноситься из настоящего в будущее, минуя большие промежутки времени. Каким образом человек может миновать их? Логически это утверждение Эйнштейна бессмысленно. Считает ли психиатрия подобные идеи Эйнштейна логичными?

Врач поднял указательный палец вверх и загадочно произнес:

– А может быть, где-то там в бесконечности…

После нескольких дней своего пребывания в больнице я начал понимать, что здесь мне могут приписать какое-нибудь нехорошее заболевание, которого у меня вообще нет. А как мне защитить себя от подобной врачебной ошибки? Во время очередного визита к врачу я и задал ему этот вопрос. Ответ был таким:

– Увы, психиатрия – это не юриспруденция.

К моему счастью, никакого лечения мне назначено не было – весь персонал отделения следил только за моим поведением, пытаясь разглядеть в нем какие-нибудь странности. У других пациентов таких привилегий не имелось. Их лечили – и делали это довольно сурово и безжалостно. От полученных уколов они передвигались неуверенной походкой, озираясь кругом мутными глазами. Это были люди, пойманные на критике Советской власти.

У одного пациента мне все-таки удалось узнать, в чем конкретно заключалась эта критика. Оказалось, он написал в Верховный совет СССР, что учение Маркса уже несколько устарело и его надо немного модернизировать. Его немедленно поместили в плохое отделение, где содержались психически тяжело больные пациенты, и стали беспощадно колоть сильнейшими препаратами. Осознав, что он может от этого погибнуть, этот человек стал кричать:

– Учение Маркса бессмертно, потому что оно гениально!

В качестве поощрения за эту придуманную им фразу, его перевели в хорошее отделение. Но интенсивное лечение специальными средствами для него все же продолжилось.

В отделении лежал один офицер Советской армии. За критику Советской власти его тоже сначала поместили в плохое отделение и закололи там специальными препаратами. Когда, осознав свои грехи, он начал истерически хвалить Советскую власть, его перевели в хорошее отделение. Здесь он, не покладая рук, работал день и ночь – выполнял какой-то ремонт в помещениях, оформлял различные стенды и т.д. Когда я поинтересовался, зачем он так напрягается, офицер с волнением в голосе ответил:

– Чтобы больше не положили меня в тот ад. И возможно мне еще разрешат продолжить службу в армии.

Его старания увенчались успехом. Из больницы он был выписан с пометкой в карточке: «К службе в армии пригоден».

Нередко пациентам в отделении предлагали выполнить какую-нибудь работу. От работы я не отказывался, но и на работу не напрашивался.

Однажды сестра-хозяйка попросила меня отнести какие-то хозяйственные принадлежности в соседнее отделение. Мы шли с ней по территории больницы. Наш путь пролегал мимо какого-то памятника. Я спросил женщину:

– Что это за памятник?

Она ответила:

– Во время войны немцы оккупировали наше село. Потом они зашли на территорию больницы. Узнав какие больные здесь содержатся, немцы приказали вывести их из помещений и собрать в одном месте. Потом их всех расстреляли. Вместе с ними расстреляли еще и одну молоденькую врачиху. Я это все лично видела.

Женщина смахнула с глаз слезы. Я спросил:

– А врачиху то за что?

– Она была евреечкой.

Но вот, наконец, настал тот день, когда должна была решиться моя будущая судьба. В отделение пришел тот самый таинственный судья, которому предстояло вынести приговоры группе подследственных – иными словами, поставить диагнозы нескольким пациентам, включая меня. Этим человеком оказалась женщина, носившая звание профессора медицинского института. Пациенты по очереди заходили в кабинет к ней и потом довольно быстро выходили – радостные или огорченные.

Когда подошла моя очередь, я зашел и сразу же, немного волнуясь, произнес заранее подготовленную реплику: