В СССР я повидал все

Следующий день для меня прошел в еще более мучительных переживаниях за свою жизнь. Пришло отчетливое понимание того, что эти люди в белых халатах могут делать со мной все, что захотят – а я бессилен даже возражать им, не говоря уже о каком-то сопротивлении.

В соседней палате лежал парень, лицо которого мне показалось вполне нормальным в отличии от всех остальных. Я подошел к нему, и мы спокойно пообщались. Он сказал мне, что раньше глубоко заблуждался, критикуя Советскую власть. Теперь он убежден в ее полной правоте и старается честным трудом искупить свою вину перед ней. Утром его забирали на какую-то работу, а после работы опять возвращали в отделение.

Вторую ночь там я провел, обдумывая в мельчайших деталях свое поведение на следующий день. Я с ужасом понимал, что если в этот день я не вырвусь из окружавшего меня ада, то моя жизнь очень скоро оборвется. А ради чего? Я думал: «Каким же идиотом я был, связавшись с этими научными открытиями! Ну зачем мне все это было нужно? Сдался мне этот Эйнштейн с его нелепой теорией! А вот сейчас по своей дури я попал в жуткий ад, из которого у меня остается только один путь – на кладбище. А умирать так не хочется!»

К утру у меня был готов план, как вырваться из этого ада. Но я сомневался, смогу ли я привести его в исполнение здесь, где от меня практически уже ничего не зависело.

Как только в отделение пришли старшие медики, я попросился к врачу по срочному вопросу. Мне повезло – мою просьбу почему-то выполнили. Хотя вполне могли ее проигнорировать – и я бы уже ничего не смог сделать.

В небольшом кабинете сидел черноволосый молодой человек очень интеллигентной наружности. Едва сдерживая слезы, я начал свою исповедь. Мой голос звучал умоляюще, и сам я был до предела покорным и униженным – как самый ничтожный раб. Я говорил от чистого сердца, что глубоко заблуждался, критикуя великого Эйнштейна. Я всячески унижал себя и возвеличивал этого человека. Я видел, что сказанное мной нравилось врачу. Воодушевленный этим, я выкрикнул:

– Теория Эйнштейна бессмертна, потому что она гениальна!

Врач удовлетворенно закивал головой, и я понял, что настал момент сказать заветное:

– Отпустите меня, пожалуйста, домой.

В тот же день меня выписали из больницы – конечно, не сняв диагноза.

Вернувшись в Борисоглебск, я взвесил и оценил все имевшиеся у меня на тот момент возможности. Я пришел к однозначному выводу, что единственным выходом для меня в той непростой ситуации оставалось поступить в какое-нибудь учебное заведение. Отыскав академическую справку, выданную мне Московским авиационным институтом, я пошел с ней в Борисоглебский вечерний индустриальный техникум.

Там меня сразу же приняли на последний курс по специальности «Обработка металлов резанием» – это произошло в конце 1984 года. Сначала я опасался, что мне будет трудно ходить туда вечерами на учебу. И вообще я ожидал столкнуться там с непростой учебой, примерно такой же, как в МАИ. Но все оказалось гораздо проще. Ходить туда вечерами было совсем не трудно, а учеба там показалась мне чрезвычайно легкой – абсолютно никакого сравнения с МАИ.

Весной 1985 года завод направил меня с группой других работников в Тюковку на сев. Мы там жили и работали в течение двух недель. Спали в клубе на полу на голых грязных матрацах. Кормили нас неплохо – в тарелке всегда лежал большой кусок вареного мяса.

Нас разделили на две группы. Одна из них работала на сеялках. А я попал в группу, имевшую дело с ядохимикатами. Мы заправляли ими специальный агрегат, прицеплявшийся к трактору. Трактор двигался по полю, и агрегат распылял эти ядохимикаты. Мы сразу же подняли вопрос о вредности нашей работы и потребовали у местного бригадира молоко. Этот человек оказался неплохим организатором, потому что вскоре нам каждый день стали выдавать ведро парного молока. В этом была какая-то прелесть.

Мы работали по 16 часов в сутки без выходных. Ребята прикидывали, сколько нам заплатят по окончании сева с учетом сверхурочных работ и работы в выходные дни. Получалась сумма не менее двухсот рублей на человека.

По окончании сева бригадир подошел к нам и торжественно объявил:

– Получите, пожалуйста, в правлении заработанные вами деньги!

В правление мы шли с радостью, но вышли оттуда с некоторым разочарованием. Вместо ожидаемых двухсот рублей, люди, работавшие на сеялках, получили по 3 рубля, а мы, работавшие с ядами, получили по 5 рублей (за вредность).

Мы задали бригадиру естественный в такой ситуации вопрос:

– Почему так мало заплатили?

На это бригадир спокойно ответил:

– Это очень много, так как я своим колхозникам вообще ничего не плачу.

Итак, картина прояснилась. Советская власть насильно заставляла крестьян работать в колхозах, при этом ничего не платя им за работу. Таким образом, крестьяне в СССР были настоящими рабами. Как-то в одной из советских книг я прочитал про очень богатый колхоз, где на трудодень колхознику выдавали аж 200 грамм рыбы. 200 грамм рыбы – это одна рыбешка размером чуть больше ладони. Как же такой рыбешкой мужик мог прокормить семью из нескольких человек в течение дня?