В ста километрах от Кабула (сборник)

Значит, там его ждет засада. Абдулла рванул повод налево, конь с лету одолел завал и уторопленном галопом пошел считать камни. Только отзвук лихо покатился следом – в горах эхо богатое, Абдулла всегда считал горное эхо дыханием Аллаха, благолепно прислушивался к нему, чинно склонял голову, но в этот раз длинно выругался: эхо могло выдать его.

Сергеев едва тормознул своего доходягу перед развилкой – влево, через завал уходило кривое ущелье, – вдруг Абдулла скользнул в это ущелье? Тревога защемила Сергееву сердце, он боялся ошибиться. Но, с другой стороны, почему бы Абдулле не пойти вниз? И тропа тут пошире, и дорога знакомая – он этой дорогой уже прошел, отметины у себя в мозгу уже оставил, а раз оставил – значит логика одна – идти прямо!

Что же касается отрога, уходящего влево, то неизвестно еще, какой он, отрожек-то, где кончается, чем кончается – завалом ли до небес, узкой щелью, а которою и мышь не протиснется, либо широкой плодородной долиной, где не только одного Абдуллу – банду в тысячу стволов спрятать можно так, что в неделю не отыщешь.

Вытянулся Сергеев свечкой в седле, напрягся – вдруг донесется какой-нибудь ориентирующий звук, по которому можно будет сообразить, куда надо скакать, отогнул одно ухо по-стариковски, отогнул другое – нет, ничего не услышал Сергеев, и неожиданно для себя решил, что Абдулла все-таки ушел влево, в отрог. Никаких доказательств того, что Абдулла ушел именно в отрог, у Сергеева не было, он просто интуитивно, душой своею высчитал, что Абдулла поскакал налево.

Направил на завал гнедого доходягу, тот поднатужился, задавленно екнул селезенкой, в такт подавшей голос селезенке в нем еще что-то подало голос, взыграло, взбурлило – закипел коняга и одолел завал, только копытом прочертил по макушке след и сбил несколько камней. Сергеев вытер мокрый лоб. Сердце билось громко, казалось – вот-вот на него ответным боем отзовется эхо. Перевел дыхание и похлопал гнедого по шее:

– Спасибо, дружок, не подвел! Поднавались еще, будь добр! Чуть-чуть осталось, вперед, Утес!

И конь, что у душманов не Утесом был, а кем-нибудь таким, что по-русски просто матерно звучит, «поднавалился», заскрипел костями, задышал неровно, понес всадника по каменному отрогу.

«Только бы не ушел, только бы не ушел!» – одна мысль продолжала заботить Сергеева, одна цель у него была, других целей не существовало. Изготавливаясь, снова расстегнул кобуру – надо быть готовым ко всему: ведь он не слышит Абдуллу, но тот-то его наверняка не слышит.

Неясная тоска возникла в Сергееве, поднялась темным клубком, проколола его изнутри током до боли, он сморщился, сморгнул с глаз мелкие слезки – стремительная, зараза, ну словно бы горная лавина: очень уж быстро поднялась тоска, ударила в голову. Кобура на боку была раскроена, венчалась большой рваной дыркой, а рукоять пистолета расколота ударом тяжелой пули.

Выдернув пистолет из кобуры, Сергеев попробовал взвести его – пистолет не взводился, – Сергеев чуть не застонал от досады, обида крепкими пальцами стиснула ему сердце, сжала так, что крепкие пальцы эти не разжать, – знать бы, на кого обижаться! Вот и остался он без оружия. Не только глазам, не только сердцу и лицу сделалось больно – костям стало больно, из пор пошел холодный пот: не думал Сергеев, что он так лопухнется. Впрочем, он-то в чем виноват?

Курок не взводится, патрон не досылается в ствол, железная щечка «макарова» вмята, три средних патрона расплющены – годен пистолет лишь на то, чтобы им колоть орехи. Есть патрон в стволе, загодя загнан туда, но боек не работает – как выстрелить? Все, Сергеев!

Интересно, какая же сука сумела так ловко обезоружить его. И удара вроде бы не чувствовал Сергеев, и кобура на месте, а остался он без оружия! Вместо пистолета – железный лом.

На скаку Сергеев снова засунул пистолет в кобуру – останавливаться было нельзя: Абдулла уйдет!

Подвел его пистолетик, недаром десантники пистолет зовут грузилом и на операциях обходятся без «макаровых» – не берут принципиально. Берут только автомат. Автомат, дескать, это оружие. А пистолет?

Чем же так крепко саданули его? Из «бура» били, что ли? Выматерился бы Сергеев и оскалился бы по-волчьи на того, кто стрелял, кричал бы исступленно до тех пор, пока крик не превратился бы в хрип, – если бы, да кабы, да не мог он… Наругается всласть – упустит Абдуллу, повернет назад – также упустит Абдуллу, заорет, что было силы – испугает Абдуллу.

Отрог только в своей горловине был отмытым, чистим, пахнул человеком, горловина поползла вверх, и отрог изменился, сделался неряшливым, грязным: с камней свисали какие-то волосья, махра, сверху, кружась невесомо, слетала рыжая липкая стружа – то ли короста, то ли ржавь какая, не поймешь, мелькнула серая длинная змея, проворно утягивающая свое тело в щель. Сергеева передернуло – он не любил змей, боялся их, считая: поганее твари нет.