В ста километрах от Кабула (сборник)

Мухаммеду кричали, чтобы он сдавался – все, караван верблюдов достиг кишлака, пора отдыхать, нечего попусту лить пот и кроле, но Мухаммед не сдавался, на что он надеялся?

Тут из-под земли вытащили двух убитых – совсем еще молодых неопытных ребят, взятых в царандой по мобилизации в далеком степном кишлаке – таких неопытных ребят называют кульками – и Вахид волчком завертелся на земле: была бы его воля – кулаком бы располовинил земной шар, завалил бы этих гадов в кяризе.

– Ладно… Значит, не хотите сдаваться? – лицо его сделалось спокойным и далеким – словно бы Вахид находился не в Курделе, а совсем в другом месте. – Ладно, я найду способ, я заставлю вас сдаться. Понятно? – хорошо, когда человек спокоен, все рассчитывает от и до, отвечает за свои поступки – и верно, наверное, лучше окаменеть, чем чувствовать себя скоростной дисковой пилой, у которой от перекала и напряжения крошатся зубья.

Из кяриза вытащил еще одного сорбоза, убитого – не несмышленого кулька, у которого на губах молоко еще не обсохло и он пока не освободился от воспоминаний о маминой заботе, – вытащили солдата опытного, пропахшего потом и порохом, в стертых ботинках. Вахид не выдержал и пошел в кяриз во второй раз – нырнул в сырую пропитанную кровью темень: надо было окончательно разведать, понять, действительно остатки банды угодили в каменный мешок или у Мухаммеда с людьми есть на примете какие-нибудь другие потайные углы, ходы либо просто есть другие планы? Может быть, он хочет выбраться наверх и выбить Вахида из кишлака Курдель? Кто знает.

– Вот именно, кто знает, – пробормотал Вахид. Проверка подбодрила его: банда все-таки оказалась в каменном тупике, сама себя туда загнала, выхода не было. – И как же ты промахнулся, Мухаммед, а? – Вахид усмехнулся мстительно, жалости в нем не было – такие вещи, как жалость, великодушие, всепрощенчество на войне недопустимы, многие добрые поступки имеют печальный конец, – внутри жил только мстительней холод. – Теперь, Мухаммед, обижайся на самого себя. Убил моих людей – будешь убит сам: кровь можно оплатить только кровью.

По узкому каменному лазу, еле-еле нащупывая ногами каменные выковырины-ступеньки, Вахид поднялся наверх, вздохнул освобожденно: хуже нет быть зажатым в таком тесном холодном колодце; камень – штука опасная, из организма вытягивает все живое, все соки, ни крови не оставляет, ни мозга – ничего. Лишь на лбу появляется крапивный, больно острекающий кожу пот. Вахид платком стер пот со лба, отдал короткую команду.

Прислушиваясь к подземной канонаде, стал ждать. Через несколько минут к кяризу подкатили железную бочку, в которой тяжело бултыхалась жидкость.

– Горючее? Какое именно? – спросил Вахид.

– Дизельное топливо.

– Бочка полная?

– Никак нет, рафик майор. Две трети примерно, остальное слито в дизель.

– Мало. Ищите еще!

Минут через семь солдаты принесли две двадцатилитровые, окрашенные в защитный цвет канистры с бензином.

– Все, отзываем людей из кяриза! Всех наверх! Пора кончать с бандой. – У Вахида невольно дернулась щека – сказывались усталость последних дней, нервное напряжение, гибель людей – многие из погибших могли жить да жить – и те, кто находился с Вахидом, и те, кто был с Рябым Абдуллой – майору было жаль этих людей, и главное, что подмяло его – смерть Сергеева. Ох, Сергеев, Сергеев! Щека перестала дергаться – она онемела, будто деревянная. И все лицо Вахидово тоже поспокойнело, одеревенело.

Стрельба в кяризе стихла, из лаза сочился едкий темноватый дымок, слышно было, как где-то внизу глухо стучит капель – вода собиралась в стоки, по желобам стекала в отстойник: много лет служил кяриз людям, да испоганили его душманы. Майор махнул рукой, отдавая приказ – он не сказал ни слова, и движение его было неопределенным, но люди поняли Вахида.

В конце концов курдельцы выроют себе новый кяриз, но они должны ответить за то, что пригрели Абдуллу, за таракана Мухаммеда, не желающего вылезать из-под земли, за то, что предоставили душманам кров и хлеб. Ничто не должно оставаться безнаказанным, безнаказанность только поощряет преступление и очень часто в преступление это по ступеням сходят люди, поначалу не имеющие к черному делу никакого отношения. Вот так снежный колоб катится с вершины вниз: не останови колобок – огромный сырой ком раздавит тех, кто, раскрыв рот, будет смотреть на него, стоя внизу.

И как часто наши дорогие сограждане бывают похожи на людей, стоящих с открытыми ртами.

Вахид вздохнул – всякому делу можно найти оправдание – и во второй раз подал сигнал.