В ста километрах от Кабула (сборник)

– Я смерти не боюсь. – Файзулла отвернулся от Вахида.

– Я знаю, что ты не боишься смерти, это все знают. – Вахид усмехнулся. – Ты думаешь, я боюсь? Только вот зачем вы шурави убили, что он вам сделал?

Файзулла сжал губы – думал, что этот чернявый усатый начальник спрашивает про Фатеха, но Вахид спрашивал про Сергеева, и такая тоска вдруг пролилась из глаз-дульцев этого человека, что Файзулле невольно сделалось холодно. Он поежился и снова отвернулся от Вахида – раз он так печется о Фатехе, значит, тот в царандое занимал какой-то важный пост. Внутри у Файзуллы все нехорошо сжалось – он действительно не боялся смерти и в ту же пору очень боялся, поскольку не знал, что это такое, сердце у него дрогнуло, толчками поползло вверх, к горлу.

Майор тоже знал, что Файзулла не боится смерти – это не новость – каждый мусульманин не боится переступить черту и оказаться в том самом последнем пределе, откуда уже нет возврата, к этому он подготовлен религией, этого обмылка можно расстрелять, можно взрезать ему живот, можно сбросить со скалы – он будет только доволен: легкая смерть, и примет ее с достоинством. Но одного обмылок, как всякий мусульманин, боится – лишь одного…

Вахиду подали то, что он просил – обычный пластмассовый пакет, в которых мы носим покупки, и майор ловко, будто всю жизнь этим и занимался, накинул пакет на голову обмылка, пробормотал:

– Сейчас ты у меня заговоришь, как скворец на весеннем розовом кусте. Прости меня, рафик Сергеев, – на всякий случай извинился Вахид, поскольку знал: Сергеев всегда был против подобных вещей и не раз ругался с майором. – Еще раз прости, но поверь – ради тебя это делаю. А потом, сам понимаешь – времени у меня нет, через десять минут будет поздно – уйдут душманы.

Файзулла заблажил: не думал, что чернявый усатый рафик так с ним поступит – он не думал, и Фахид тоже не думал – не думал церемониться с обмылком. Обычно душман упирается, ничего не желает говорить, но как только на него набрасывают полиэтиленовый пакет – сразу бледнеет, начинает трястись, будто лис на морозе: боится быть удушенным. Быть удушенным – самая жестокая смерть для мусульманина, это означает, что душа его никогда не сможет покинуть тело, а раз не сможет, то не видать правоверному рая как собственных ушей. Если только в зеркале, но кому нужен рай в зеркале?

– А-а-а-а! – заорал Файзулла.

– Молодец, – одобрил крик Вахид, – хорошо кричишь! Как взрослый. Скажешь, куда ушли твой дружки?

– Скажу, все скажу!

– Молодец! – еще раз похвалил обмылка Вахид. – Давай, говори. Слушаю тебя.

Скорчился Файзулла, стараясь выдернуть голову из пакета, но у Вахида руки такие, что от них не уйти, – цепкие и сильные, большими пальцами он поддел Файзуллу под челюсти, и у того в глазах небо совершило скачок, в воздух беззвучно полетели камни, также беззвучно вернулись обратно, еще что успел увидеть Файзулла – растрескавшиеся губы Вахида с капельками крови, выползшими из разломов. Губы его испугали не меньше, чем полиэтиленовый пакет: страх наложился на страх.

– А-а-а-а! – отчаянно заблажил Файзулла, стараясь вывернуться из рук Вахида.

– Хватит кричать! – спокойно произнес майор. – Прошла пора крика, пришла пора говорить. – Облизнул потрескавшиеся губы языком. – Говори! – приподнял голову Файзуллы, стремясь заглянуть сквозь пакет в глаза.

– Сними пакет! – попросил Файзулла. – Все расскажу.

Пакет сняли.

– Ну?

– Значит так, значит так, – зачастил Файзулла, стремительно сунул руку за пазуху и выдернул оттуда плотный, из лощеной непромокаемой бумаги конверт. – Вот!

– Что это?

– Мухаммед обронил. Я поднял, но отдать не успел, – из глаз Файзуллы выбрызнули слезы: он был еще совсем мальчишкой – ему бы с игрушками возиться, а не карабин в руке носить.

– Кто такой Мухаммед?

– Заместитель Абдуллы – Чока.

В конверте находилось удостоверение Мухаммеда, завернутое в целлофан – книжка с графами, испещренная значками, с фотокарточкой, неровно прикрепленной скобками, с записями о делах, за которые владельцу этого удостоверения надлежало рассчитаться. В прямоугольничке для росписи стоял фиолетовый отпечаток большого пальца – Мухаммед был неграмотен.

– Заместитель, говоришь? – фыркнул Вахид. – Наместник Аллаха в афганских горах. Король Гиидукуша! Нy-ну! – Быстро перебрал бумаги, которых в конверте было немного, потом из стопки выдернул фотокарточку, сжал зубы. Лицо его сделалось острым, пожелтело, будто у китайца. – Та-а-ак, – свистящим шепотом протянул Вахид, – та-а-ак. – Отставил подальше от себя, словно бы стараясь рассмотреть фотокарточку получше. – Тa-ак.

На фотографии был изображен Мухаммед – угрюмый, с мрачным взглядом – глаза наполовину прикрывали сросшиеся густые брови, от крупного пористого носа на бороду падала тень.

– Кто это? – Вахид ткнул пальцем в Мухаммеда. – Это он?

– Он, – подтвердил Файзулла, – Мухаммед.

– А это кто, знаешь? – Вахид ткнул пальцем во второе изображение. Рядом с Мухаммедом был снят крепкоплечий парень с простым лицом, с улыбкой, спрятавшейся в углах губ – затаилась улыбка, но вот-вот должна была появиться: парень ее все время держал наготове.