В сторону южную

Исполнилось тогда восемнадцать. Девчонки в общежитии завидовали: «К морю едешь, а нам опять в Краснове пыль глотать. Да и скучища с охламонами нашими. Ты-то там наверняка найдешь мужика стоящего». Собрали у всех лучшие платья, одних босоножек запихнули в чемодан три пары: «Нам ни к чему, все равно сурепку дергать в подсобном хозяйстве, а на танцах охламоны и так пригласят, в тапочках, куда им от нас деваться».

Прошло уже полсрока путевки, а Саша по-прежнему была одна, и она смирилась с этим. Вечерами сидела в лоджии, вышивала или разглядывала гуляющих по набережной. Красивые платья висели в шкафу, ходила в своем выгоревшем ситцевом сарафане, что был короток и узок немного. Соседка по комнате, бойкая машинистка, тоже москвичка, целыми днями пропадала в бухтах, куда ходила с компанией дочерна загорелых ребят и девчонок с пыльными ногами. Саша тоже один раз ходила в бухту под названием Мертвая, но дорога показалась очень длинной и трудной, а когда пришли, ребята стали петь и играть на гитаре. По дороге и в бухте все без конца говорили, Саше напекло голову, от шумной болтовни она ушла под пыльное низкое одинокое деревце и там просидела весь день. Когда вернулись домой, соседка спросила раздраженно:

— Ты что, всю жизнь в Ницце отдыхала? Чего ты куксишься?

— Мне скучно было.

— Скучно — тогда сиди дома.

— Я и сижу, — сказала Саша, — мне уже в Москву хочется.

— Спешишь к станку?

— Вообще хочется. И в Краснове лучше.

Девочкам она написала веселое письмо, сообщила, что живет хорошо, место очень красивое, в соседнем санатории живут писатели и она два раза видела Окуджаву.

— Я тебя не зову, — сказала Зина, начесывая перед зеркалом волосы, — уж больно ты идейная. И песни тебе наши не нравятся, и шутки. Ты не комсорг, случайно?

— Комсорг.

— Ну, вот видишь, как в воду смотрела. — Зина похлопала ее по плечу. — Ты далеко пойдешь. А пока займись вышиванием.

Оставшись одна, Саша побродила по комнате, убрала в шкаф разбросанные Зиной вещи и вышла в лоджию. За стеной, по соседству, играли в карты, тихие деловые реплики слышались оттуда. Саша села у железной ограды и, разложив на столике нитки, маленькие маникюрные ножницы и листочек с образцом, поглядывая на рисунок, аккуратными и быстрыми движениями начала класть стежки.

Когда стемнело и рисунок стал трудноразличим, положила вышивание на колени и, опершись подбородком на руку, лежащую на железном перильце, стала смотреть вниз.

У входа в корпус на скамеечке сидели девушки, молчаливые и нарядные. Саша знала их, девушки приехали с Украины, с большого завода. Ребята с этого завода тоже отдыхали здесь, но сейчас пошли куда-то, наверное за сухим вином в «бочку», и девушки ждали их. Серенький ослик уже начал свою однообразную ежевечернюю работу. Неторопливо и мелко перебирая маленькими копытцами, он вез тележку. Дети в ней сидели напряженно, вытянув шеи, вытаращив от испуга глаза. Ослик сделал круг, остановился, опустил несоразмерно большую голову, из каменной урны рывком вытащил клок сена и начал жевать его. Он жевал торопливо, пока в повозку усаживались новые, безрадостные от боязни опасного приключения, малыши. Но все же не успел и так и побежал новый круг, дожевывая сено на ходу.

Море было светлым и пустынным, в горах виднелась белая дорога, она то скрывалась в темно-синем кустарнике, то появлялась снова. Звуки жизни, музыка из «Голубого залива» доносились сюда, на второй этаж, тихими, глухими. И в этих неподвижных светлых сумерках люди на набережной двигались медленно и безмолвно, как водоросли, которые видела под водой, заплывая по утрам далеко в море.

Саше показалось, что весь поселок, и темный парк с бесцветными редкими огнями фонарей, и белые, будто корабли, дома пансионата — все это погружено в неподвижную прозрачную воду.

Первый раз, увидев прелесть и красоту этого мира, она вдруг поняла, что то неожиданное и прекрасное, что должно было случиться здесь, не произойдет. И, может, оно не произойдет никогда. И она устыдилась своих приготовлений к поездке, своих глупых надежд, платьев, взятых взаймы у девочек, устыдилась своего стремления к одиночеству, будто облегчающему знакомство с нею. Она подумала, что Зина, наверное, тоже понимает это и презирает ее, и прожитые здесь томительные длинные дни показались постыдными. Она решила уехать завтра же, чтоб остаток отпуска провести в Краснове.

Ослик был маленький, но уже, наверно, старый. Длинные прямые ресницы и волоски на тупенькой мордочке возле губ казались седыми. Саша протянула на ладони кусок сахара. Вздернув губу и показав большие желтые зубы, он взял сахар, захрустел им, роняя кусочки на землю.

Саше хотелось потрогать мягкие густые волоски в его ушах, она осторожно дотронулась до них кончиками пальцев, ослик недовольно дернул головой, переступил аккуратными копытцами, и Саша отняла руку.

— Вот красивая девушка, — сказали за спиной.

Саша не решилась обернуться.

— Красивая девушка, с красивой каштановой косой, — повторил мужчина.