В сторону света

— Мы тут с интернетом, — говорит Александр. — Ночью прошла информация, что наши представители ездили вечером к губернатору Юрию Бергу. Вернулись и решили, что будем стоять, пока каких-то решений не примут. Рассказали, что губернатор бумаг не подписал, президенту не позвонил.

— Он обещал поговорить с федеральным министром транспорта, — не соглашаюсь я.

— У нас веры мало, — продолжает Александр, — мы решили постоять. Это не конкретное решение, что он обещал.

— Если мы будем дома сидеть, — подключается Олег, — точно ничего не добьёмся.

— А как вы смогли так согласованно собраться?

— Сарафанное радио, как ещё, — отвечает Александр. — Профсоюза у нас нет. Созвонились. Мы же, водители, общаемся между собой. У нас один организатор — дорога. Есть рация, своя частота. В общем, по-цыгански, сарафанным радио.

— Едут мимо, — дополняет Олег, — спрашивают, чего стоим. Мы отвечаем, что протестуем против «Платона». «О, я с вами!». Присоединяются, останавливаются, у кого есть возможность.

— Акция вышла всероссийская, — говорю, — в средствах массовой информации подтверждают, что как минимум в 24 городах дальнобойщики протестуют.

— Мы много ездим, — кивает Олег. — Я звонил сейчас в Пермь, Челябинск. Те же самые акции и там.

— Мне вспоминается история с обязательной страховкой, которую вводили на невыгодных условиях, — говорю. — Помню протестную волну от «синих ведёрок».

— Нет, по обязательной страховке никто из дальнобойщиков против не был, — отвечает Александр. — Мы разумные люди.

— Другое дело, что дороговато, — продолжает Олег. — А механизм правильный. Это частники были недовольны. Но мы, профессионалы, понимали, что на дороге может происходить что угодно. Кто виноват — пойди, разберись. А машины восстанавливать каким-либо образом надо.

— Я успел на своей маленькой машинке проехать по дорогам, которые перегородили шлагбаумами. Под Воронежем штуки четыре платных участка на трассе «Дон», под Москвой заплатил, под Питером. Коммерсанты стригут купоны по рублю с легковушки за каждый километр. Ничего приятного в этих трассах я не ощутил, кроме того, что меня просто дурят в очередной раз. Поэтому и примчался сюда к вам для поддержки.

— Я считаю, что ситуация с «Платоном» касается экономики всей страны, — заключил Александр. — Перевозка потащит за собой увеличение цен на всё.

— Да, я понимаю, — киваю, — вся логистика строится на этом колесе. По большому счёту вырастет цена и хлеба, и масла, и всего остального. С железной дорогой уже обманулись, дотируя пассажирскую перевозку из баланса грузовой. Всё.

— По идее, правильно, — соглашается Олег, — ведь и к железной дороге мы же подвозим.

— Да, — кивает Александр, — поезд к каждому магазину не протянешь. И на картофельное поле, как и на арбузное, он не поедет. Так что наше мнение: законодатели опоздали с «Платоном» года на три. Надо было его вводить тогда, когда доллар стоил 29 рублей, запчасти были по карману, солярка была дешевле и ситуация была другая в стране. А сейчас уже не время всё это делать. Вот за этим мы сюда и приехали.

«День возмездия настал»

Михаил Иванович относился к тем мальчикам, которые вырастали непосредственно из «тюльпанов», всё детство терзающих скрипки под пристальными взорами репетиторов. Сначала эти эстеты осваивали несколько способов завязывания галстука, а затем уже делали первые детские шаги. Жизнь у мимоз проистекала гладко, но сопровождалась самобичеванием.

После окончания школы такие мальчики блестяще кончали институты и были в авангарде.

Первая сигарета и первая бутылка портвейна под бобинное треньканье «Пинк Флойда» давали им право считать себя взрослыми. Их память хранила кучу правдоподобных историй из студенческой молодости, а также несколько забавных запилов из Аполлинера для представительниц глупого пола.

Интеллигентная морда Михаила Ивановича выдавала эстетские манеры поведения, нередко приторные, но всё же милые. Подчёркнуто вежливый, он любил называть всех подряд на «вы» и никогда не вытирал сопливый палец о стену подъезда, в котором жил.

В холодное время, кутаясь в полы бесконечно длинного пальто, Михаил Иванович напоминал собой декабриста, идущего на каторгу. Его смешная кепка смотрелась на просветлённой голове не хуже цилиндра. Он шёл, олицетворяя собой эпоху. Шаг за шагом.

В один из дней, вышагивая к подъезду, Михаил Иванович ощутил в сердце тревогу. Что-то более конкретное, чем боль, за всё отечество разом, но всё же неосязаемое. Он остановился и огляделся по сторонам. В самом дальнем конце двора копошились в снегу какие-то невнятные фигуры. По тональности долетавшего до ушей Михаила Ивановича мата наш герой понял, что в дальнем конце двора копошатся дети.

— Люся! — громко крикнул Михаил Иванович, надеясь, что дочь всё-таки проводит время дома.

Люся в свои пять лет была умной девочкой, за что её часто колотили во дворе. Предпочитая книги уличным забавам, ребёнок слыл крайне закомплексованным и часто впадал в ступор. Поэтому мать стала нарочито часто выгонять Люсю во двор, жалея, что не отдала чадо в детский сад.