В сторону света

— Значит, сработаемся, — говорит Михаил Иванович и улыбается в свои жёлтые усы. — Ради Христа не прыгай, а? Как зовут-то тебя в миру?

— Дмитрием, товарищ капитан!

— А!.. Брат мой во Христе Димитрий значит? Очень, очень хорошо.

* * *

Нам отвели мастерскую в конце большого ангара, где ремонтировали двигатели тягачей. Мы поставили несколько железных столов, накрыли их «Красной звездой» и загрунтовали листы фанеры.

— Значит, для тебя это дембельский аккорд? — пятый раз переспрашивал Михаил Иванович.

— Да, пора домой, — отвечал я, и к горлу подступал комок. Не верилось, что скоро, совсем скоро я не буду просыпаться от этого раскатистого «Рота, подъём!».

Начали делать подмалёвки. Михаил Иванович вооружился большой кистью и небрежно нарисовал на каждом полотне по одинаковому овалу телесного цвета.

— Это будут лица.

Задача перед нами стояла тяжёлая — за неделю написать двенадцать портретов выдающихся полководцев. Процесс нашего художества неустанно контролировал Скрипин, неоднократно угрожая вырвать ноги, выдавить глаза и сгноить в болотах.

— Какая же дрянь этот Скрипин. Такие вообще не способны на созидание. Солдафон и дурак, правда, Михаил Иванович?

— Хватил, юноша. Да была бы у тебя хотя бы десятая часть его жены, ты бы умер от тоски.

— Он молод для подполковника. С командиром, наверное, мягок?

— Мы со Скрипиным одногодки…

— Вот так. Порядочные люди капитанами ходят, а мурло в полковники выбивается. Не армия, а бардак. Разве это правильно?

— Зачем Моцарту звания? Подумай сам. Я на Арбате сидел, в Киеве в трубе рисовал. Мир посмотрел, себя показал. А он всю жизнь среди комаров и болот. Не приведи Бог!

Моя пастозная живопись под кистью Михаила Ивановича преображается, на лице Кутузова появляется румянец, единственный глаз начинает блестеть. Всего несколько прикосновений тонкой кистью — и с полотна смотрит живой полководец. Я любуюсь танцем Пикассо над картиной. Его движения точны, палитра богата. Очередное прикосновение — и он проворно отбегает назад, прищурившись разглядывает холст.

— Вот, брат мой во Христе, каким талантом меня наградил Господь. Видишь? А Скрипина жалко. Он, может, и рад вот так, а не может.

* * *

Скрипин смотрит на двенадцать законченных портретов. Мы с Пикассо, затаив дыхание, наблюдаем за ним.

— Да, — говорит начштаб, и неясно, что он этим хочет выразить.

— Плохо? — спрашивает Михаил Иванович.

Скрипин молчит, но лицо его покрывается фиолетовыми пятнами. Рука подполковника опускается в кобуру. Первый выстрел приходится Пикассо между бровей, второй — в сердце. Я бросаюсь к медленно сползающему вниз Мастеру, но он уже мёртв. Чувствую, как спину мне обжигает что-то невообразимо тяжёлое. В глазах мутнеет. Тысячи Скрипиных дуют в стволы своих пистолетов и, ухмыляясь, прячут их в кобуру.

* * *

Осеннее утро. Екатеринбургский парк. Букинисты, художники, попрошайки. Зябко. Пытаюсь согреться порцией дешёвого, с квасным вкусом «Бархатного» пива. Вижу знакомый профиль. Ба! Да это Григорьев, замполит моего полка! Вот это встреча!

— Бывает же! — обрадовано восклицает командир.

Чокаемся, продолжаем общаться.

— Где же Пикассо теперь? Служит? — спрашиваю я. — Поди майора получил?

— Нет, капитан до сих пор, — улыбается замполит, — он же у нас ископаемое. Лет пятнадцать на одной должности. По-прежнему банчит портретами офицерских жён. Сто рублей — чёрно-белый, триста — цветной.

— А Скрипин всё «глаза высасывает»?

— В местной прессе недавно было… Не читал? — Григорьев убирает со лба несуществующий пот. — У нас в «колхозе» сержант пальбу устроил из автомата, из бойницы на складе у автопарка. Четверых срочников — насмерть. Вся дивизия на уши встала, оцепление выставили. БТР пригнали, перестрелка. В общем, сержант этот сам застрелился — последний патрон в рот…

— А Скрипин-то?..

— Его нашли позже. Говорят, ефрейтор, растерялся. Стрельба. Заметался. Скрипин его повалил на землю и телом своим прикрыл. Погиб, другими словами… К ордену его представили, в общем…

Да я два года топтал!

— Сивый, подъём! Старьё телевизор хочет посмотреть!

Сивый покидает койку и взбирается на подоконник.

— Давай, салага, новости посмотрим!

Молодой театрально дотрагивается правой рукой до кадыка.

— Президент Ельцин, — начинает пародировать новости солдат, — посетил с дружественным визитом Эфиопию, где провёл ряд деловых встреч…

Вскоре молодой окончательно теряет всю свою фантазию и замолкает. Тютиков пинает соседнюю койку.

— Эй, салага, иди, почини «ящик».

Разбуженный бросается за шваброй и через минуту колотит ей замолчавшего одногодку.

* * *

Вокзал будто сошёл с ума. Тютиков отвык от гражданской толпы. Глаза его бегали в разные стороны, и он чувствовал переполняющую душу радость. Дома! Оттоптал своё, теперь всё.

* * *

— А кто это там гуляет? — спросил дембель, когда мать несколько успокоилась и налила вернувшемуся в тарелку борща.

— Да это свадьба. Олеська замуж выскочила за твоего дружка Кольку.

Тютиков налился багрянцем. Леська была его первая любовь.

* * *