В стране литературных героев

Манилов Чувствительнейше вас благодарю... Дело, изволите ли видеть, состоит в том, что некие ученые, кои именуют себя литературоведами... (Спохватившись.) Надо сказать, все предостойнейшие люди!..

Собакевич (мрачно). Мошенники. Мошенник на мошеннике сидит и мошенником погоняет.

Манилов Как можно, Михаиле Семенович? Совсем то есть напротив! Препочтеннейшие люди! Как они могут эдак, знаете, наблюсти деликатес в своих поступках!..

Собакевич (презрительно). Деликатес! Мне этих деликатесов задаром не надо. Мне лягушку хоть сахаром облепи, не возьму ее в рот. И устрицы тоже не возьму!

Манилов Ах, да я не об том деликатесе, Михайло Семенович!.. Позвольте, впрочем, продолжить. Господа литературоведы, изволите ли видеть, решили разделить Царство, в коем мы имеем удовольствие жить, то есть Царство Смеха, безжалостною чертою. По одну сторону ее осталась область, именуемая Юмор, по другую же - наша область, именуемая Сатирою...

А.А.: (перебивает Манилова). Короче говоря, вам это представляется несправедливым?

Манилов Именно! Именно так! Изволили предвосхитить мою мысль! Душевную радость доставили! Майский день! Именины сердца!

А.А.: Я все-таки не совсем понял. Вам само это разделение представляется неправильным или же вы считаете себя и своих спутников несправедливо обиженными?

Манилов Более того! Несправедливо убитыми! Почтеннейшие авторы наши решили убить нас своим смехом! А за что?

А.А.: Вы думаете: не за что?

Манилов Ах, кто без греха в сем мире? Но на нас возведена напраслина. Самые имена наши, подаренные нам блаженной памяти родителями нашими, обратились в позорные титла. Ведь стоит кому-либо встретить в свете гнусного предателя и лицемера, - и что ж? Он необдуманно нарекает его именем моего прелюбезнейшего друга Тартюфа. Где же справедливость?

Тартюф Я вам сказал, что, вняв заветам провиденья, Простил я клевету, простил и оскорбленья. Мой слух неуязвим для этих бранных слов: Во славу небесам я все снести готов!

Манилов О великодушнейший друг мой! Позвольте вас обнять! (Обнимает и томно лобзает Тартюфа.) Однако ж это не все. Стоит вам встретить человека невоспитанного, грубого и... пардон, Михаиле Семенович... с позволенья сказать, хама, - и вы, не дрогнув, говорите об нем: Собакевич!

Собакевич Толкуют: справедливость, справедливость, а эта справедливость - фук! Сказал бы и другое слово, да вот только что по радио неприлично.

Манилов А меж тем в соседствующей области, именуемой Юмор, обитают литературные герои, ничуть не превосходящие нас своими достоинствами.

Собакевич Какие там достоинства! Я их знаю: все христопродавцы. Один там только и есть порядочный человек: Пиквик...

Манилов (радостно). Ах, не правда ли, Михаиле Семенович? Деликатнейшей души человек!

Собакевич ...Да и тот, если сказать правду, свинья.

Гена: (он возмущен). Мистер Пиквик - свинья? Архип Архипыч, да что ж это такое?

Собакевич (хладнокровно). Первый разбойник в мире. И лицо разбойничье. Дайте ему только нож да выпустите его на большую дорогу, - зарежет, за копейку зарежет. Этот самый Пиквик да вот еще Манилов - это Гога и Магога.

А.А.: (иронически). Ну что, господин Манилов, как по-вашему: зря всех хамов называют Собакевичами?

Манилов Что поделать, наш Михаиле Семенович несколько быстр в суждениях. Но душа у него нежная, что воск... Однако ж позвольте я продолжу. Вот и меня, Манилова, злые языки ославили пустым прожектером, краснобаем, бездельником. Даже словечко такое пустили: маниловщина! А позвольте спросить: чем хуже я мистера Пиквика? Разве и он не мечтает? Разве все его расчеты сбываются? Разве и он не склонен к прекраснодушию и чувствительности?..

А.А.: Простите, господин Манилов, мысль ваша мне уже ясна. Ближе к делу. Есть ли у вас конкретное предложение? И, если можно, без маниловщины.

Манилов (энергично). Конкретное? Извольте! (Мечтательно.) Я все думаю: хорошо было бы эдак жить с мистером Пиквиком на берегу реки, следить какую-нибудь эдакую науку, чтобы эдак расшевелило душу, дало бы, так сказать, паренье эдакое...

Гена. Да уж! Конкретней некуда!

Манилов (завороженно, слыша только себя одного). А через реку построить бы мост... А на мосту - огромнейший дом с эдаким, знаете ли, бельведером, чтобы можно было пить чай на открытом воздухе... И чтобы на этом бельведере обнялись бы по-братски друг мой Тартюф с таким же хитроумным и лукавым Ходжою Насреддином, а добрый ворчун Собакевич - с грубоватым задирою Сирано де Бержераком, а честный и исполнительный Пришибеев - с бравым солдатом Швейком. Они ведь оба верные служаки!

А.А.: (саркастически). Может быть, и Бармалею с кем-нибудь обняться? Только вот беда, что-то я не припомню во всей мировой литературе ни одного разбойника, который был бы описан с юмором.

Гена: Ну как же? Архип Архипыч! Разве вы не читали сказку Карела Чапека про разбойника Мерзавио?

Изящный молодой человек в бархатном камзоле с кружевами, проходивший мимо по территории Юмора, при этих словах оборачивается, подходит к шлагбауму, снимает шляпу и церемонно раскланивается.