В стране у Карибского моря

Первое, что я увидел при свете дня с высоты надстроечной палубы, была стена какого-то склада, где неумелой кистью была выведена надпись «Viva Cuba!» Согласен, если имелось в виду процветание такой Кубы, какую олицетворяли вон те хорошо — почти элегантно — одетые рабочие всех цветов кожи, которых я видел в порту. Никому не пришло бы в голову, что это простые докеры. Тут оставалось только присоединиться к призыву «Да здравствует Куба!» Ибо пусть процветает каждая страна, где население является господином, а не рабом труда. К слову сказать, при широкой механизации в гаванском порту труд сведен к нескольким поворотам рычагов. Причем само собой разумеется, что эти повороты производятся с осанкой и мимикой заправского актера, недаром же здесь население преимущественно испанской крови!

Кто умеет устроиться на такую выгодную работу, тот, пока он ее сохраняет, спасен от нужды. Гаванский порт, один из известнейших международных портов, — это визитная карточка Кубы; было бы неразумно плохо платить людям, обслуживающим иностранные суда.

Однако эти портовые рабочие не дают себя обмануть. Они слишком часто ощущали на собственной шкуре неустойчивость конъюнктуры, не раз испытали затяжную безработицу и нужду. У них национальное самосознание развито больше, чем у лавочников и маклеров. Когда я спросил о Фиделе Кастро присланного к нам на борт черного как сажа стивидора (африканское потомство составляет немалую долю населения Кубы), он улыбнулся мне с уверенностью победителя своими ослепительно белыми зубами и вместо ответа показал большим пальцем на те два слова, что я заметил на стене склада: «Вива Куба!»

Выходишь из таможни на Калье-Сан-Педро, исполненный жажды познания, и на первых же шагах с огорчением видишь, что этот народ, решительно отстаивающий свою национальную независимость и своеобразие, свои человеческие права, в то же время готов надеть на себя — во всяком случае, если говорить о жителях Гаваны, — другое тяжелое ярмо в виде музыкальных автоматов и автомобилей. Каждый здесь становится жертвой невообразимого шума. Те, кто все еще ходят пешком, подвергаются постоянной опасности на улицах. Нет ни регулирования уличного движения, ни личной осторожности, которые бы как-то противостояли тому или другому бедствию. В узких, как ущелья, переулках из каждого бара, каждого кафетерия, каждой мелочной лавки несутся популярные песенки для меломанов, и эхо отдается от голых стен, как в скалистых горах. Как во всяком староиспанском поселении Америки, городское ядро Гаваны строилось не для автомобильного движения, а для тонконогих мулов, запряженных в продолговатую водовозку на высоких колесах, которой беспечно фланирующие прохожие могли без труда уступить дорогу. Если теперь пройти по городу, то мулов можно насчитать от силы полдюжины, зато автобусы общественного пользования имеют уже чуть ли не тысячные номера, а легковые автомобили, скопившиеся на стоянке у Капитолия или проезжающие за один час по Малекону, морской набережной протяженностью 17 километров, трудно даже подсчитать, не говоря уже о тех тысячах, которые, подобно гигантским гусеницам, медленно ползут друг за другом по всем прочим магистралям или стоят бесконечными рядами почти на каждой улице, начиная от оживленного делового центра и кончая зоной пригородных особняков.

Если добавить, что в староиспанской части города ширина тротуаров рассчитана на одного по-южному худощавого пешехода, который прижимает руку к боку, чтобы не задевать за стену дома и не запачкать свою «гуайябера», последней моды белоснежную рубашку-пиджак, если учесть также, что на многих улицах ведутся работы — там снимают рельсы отслужившего свою службу трамвая, здесь перекладывают канализационные трубы и чуть не в каждом квартале сносят старые дома, лабазы, церкви, сооружают строительные леса, вывозят горы щебня, сгружают строительные материалы, — можете себе представить, какая тут сутолока. Вереницы автомашин в этих узких улицах, непрестанные остановки и новые рывки вперед, снова торможение и бесконечные пробки, оглушительный треск выхлопа огромных автобусов, по смягченный никакими глушителями (они движутся порой по десять-двенадцать машин одна за другой), звуковые сигналы по-южному темпераментных шоферов, визг шин на крутых поворотах, дикий грохот отбойных молотков, взламывающих асфальт, натужный рев бульдозерных моторов — все это создает такую адскую атмосферу, что даже сами латиноамериканцы, от природы громогласные и привычные ко всякому шуму, начинают жаловаться на головную боль.