В стране у Карибского моря

Около полудня мы проезжали через один особенно крупный «карман», в котором располагалась прежняя столица страны Комаягуа. По сравнению со своей быстро расцветающей соперницей Тегусигальпой она выглядела всего лишь как стертый безрадостный обломок канувших в прошлое колониальных времен. Если не считать сельскохозяйственного училища, здесь мало что прибавилось нового к некогда богатым, а ныне обветшалым домам в староиспанском стиле и разрушающимся церквам. Древняя достопримечательность города, каменный столб, к которому привязывали индейцев, приговоренных к казни через сожжение за сопротивление иноземным захватчикам, превращенный ныне в памятник, стоял посреди запущенных улиц как символ недолговечности всякой власти, основанной на насилии и надменности. По краям котловины, на крутых голых склонах, искромсанных эрозией, чудом еще держались кое-какие посевы, а в уцелевших кое-где лесах там и здесь виднелись пилорамы, принадлежащие главным образом иностранным предпринимателям. Все это настраивало каждого вдумчивого наблюдателя на самые невеселые размышления.

Преодолевая очередной перевал, мы увидели детей в пальто, женщин в шерстяных жакетах, мужчин с толстыми шарфами, намотанными на шею. Это побудило нас взглянуть на альтиметр. Высота была всего лишь 1500 метров над уровнем моря, однако при здешней сухости воздуха температуры были относительно низки, и, хотя мы находились всего лишь в четырнадцати градусах широты от экватора, мне и моему спутнику казалось, что мы попали к себе на родину. И ландшафт, полностью лишенный здесь вулканического характера, все эти известняковые горы, плоские пласты песчаника и разнообразие округлых холмов, покрытых то полями, то хвойными лесами, то горными лугами, тоже живо напоминали нам о родных местах. Мне давно уже не приходилось так подолгу и с таким интересом беседовать по-немецки, и мой разговорчивый спутник, еще не забывший своего баварского диалекта, Пыл не меньше меня рад отвести душу. В наилучшем настроении мы въехали в городок Сигуатепек, расположенный на высоте около 1100 метров, где и переночевали, наслаждаясь освежающей прохладой. Отлично отдохнув, мы проснулись на следующее утро при температуре всего 13 градусов по Цельсию.

А несколько часов спустя мы находились уже на вдвое меньшей высоте, у восточного берега романтичного озера Йохоа, со всех сторон окруженного горами. Это крупнейший внутренний водоем Гондураса, однако совершенно безжизненный. И снова мы ехали по шоссе, которое местами сплошь состояло из ступенек серпантина, похожих на шпильки для заколки волос, через высокие хребты с маленькими живописными горными селениями, через провалы тектонических долин и замкнутые со всех сторон котловины. С большим интересом я смотрел на опытные посадки сосновых, кипарисовых, эвкалиптовых, махагониевых и смешанных лесов на недавно опустошенных площадях, предпринятые с помощью иностранных специалистов. Они свидетельствовали о том, что при некотором напряжении сил многие вредные последствия хищнической вырубки лесов еще можно исправить, пока не стало слишком поздно. Мы проехали и мимо первой крупной гидроэлектростанции республики, сооруженной на водопадах Рио-Линдо, ниже озера. Затем дорога, спустившись по последнему начисто выстриженному склону, привела изо на низменность. По пути мы уже перешли из зоны хвойных в зону лиственных лесов.

Под вечер в конечном пункте межокеанского шоссе мы расстались. Здесь, на расстоянии 258 километров от Тегусигальпы, на высоте всего лишь 60 метров над уровнем моря, лежит местечко Потрерильос, столь же оживленное, как и захудалое. Карретера Интеросеаника еще не была доведена до берега Гондурасского налива, и свое название, если быть точным, она носила незаконно. Дальнейшие перевозки брала на себя железная дорога. Впервые с тех пор, как я покинул Сальвадор, я снова увидел рельсы, вагоны и локомотивы. Мой любезный спутник погрузил свой джип на большой грузовик, принадлежавший банановой компании: он собирался ехать на нем на восток, в горы Йоро. Я же как раз успел на единственный ежедневный поезд «Национальной железнодорожной компании», который шел через Сан-Педро-Сула в портовый городок Пуэрто-Кортес. Под вечер, проехав все 95 километров этой длиннейшей в Гондурасе и единственной государственной железной дороги, я прибыл на конечную — тридцатую по счету — станцию.

Сразу же по прибытии в Пуэрто-Кортес я наткнулся на гостиницу «Оазис», где и получил за две лемпиры, уплачиваемых вперед, маленькую темную каморку. Ее стенами служили неструганые доски, щели между которыми были заткнуты газетой. Меблировка состояла из плохой кровати, одного стула, малюсенького столика и жестяного умывального таза. Сколько же мне пришлось бы выложить в «приличном» отеле? Но если бы за эти немалые деньги мне хотя бы удалось как следует выспаться! Где там, по железнодорожным путям, проложенным по главной улице, всю ночь то и дело с ревом носились дрезины, на близлежащей станции маневрировали тяжелые поезда, пыхтели и свистели паровозы, звенели их резкие звонки и завывали сирены.