В стране у Карибского моря

Что касается экономической и финансовой помощи со стороны более развитых наций, то отношение к ней тех, кто эту помощь получает, хорошо выразил упоминавшийся выше индонезийский государственный деятель доктор Зайрин Заин. Он сказал, что Запад не вправе обусловливать предоставление кредитов и займов требованием использовать их в угоду западным концепциям в либерально-капиталистическом духе. Социалистический лагерь не ставит никаких подобных условий. В странах, говорит далее доктор Заин, где в соответствии с велениями времени должна быть проведена срочная экономическая перестройка, но где в то же время миллионы или даже десятки миллионов людей уже сегодня остро нуждаются в продовольствии, одежде, жилищах, медицинском и культурном обслуживании, — в таких странах возможно только плановое хозяйство на основе социалистических методов. Либерально-капиталистические методы Запада здесь неприменимы.

Безусловно, самым страшным бедствием является голод, и его надо в первую очередь ликвидировать. Он держит в состоянии духовного прозябания целые народы, так как люди с утра до вечера поглощены одной заботой — прокормиться. При этом постоянное недоедание — а оно является уделом миллионов людей в капиталистическом мире — довольно часто настраивает людей на пассивную покорность судьбе, а не на борьбу, ибо истощение гасит не только физическую энергию, но и волю к борьбе.

Если говорить о голоде (кстати, голодают не только люди, но и домашние животные), как он выглядит в центральноамериканских странах, то лучше всего я процитирую одну запись из своего дневника. Я ручаюсь за достоверность этих наблюдений. Одна дама, которая жила в тех краях, после одного из моих докладов, где говорилось о подобных проблемах, сочла своим долгом с упреком возразить мне: «Но в Центральной Америке никто не страдает от голода! Там люди живут счастливо!» Ну что ж, очевидно, прожив несколько десятилетий в столице, в кругу обеспеченных людей, она имели куда меньше контактов с населением и меньше узнали и жизни мелких земледельцев и скотоводов, рабочих лесоразработок, погонщиков мулов и поденщиков, чем иной путешественник в течение нескольких месяцев. Итак, вот эта цитата:

«…День за днем я живу здесь, вместе с крестьянами, и питаюсь той же однообразной, безвкусной и скудной пищей, которую они едят неизменно на протяжении столетий. Обычно любая еда ограничивается тремя тонкими пресными, величиной с ладонь тортильями (оладьи из кукурузного теста, замешанные на воде с известью и несколькими крупицами соли, если она есть, поджаренные без жира на листе жести или на камне) да двумя-тремя ложками каши размазни из коричневых бобов (фрихолес). По особым случаям к этому добавляется яичница или несколько комков сухого, сильно соленого творога (куауада), из которого — бог знает зачем — отжимают последние капли сыворотки. Почти никаких жиров, никаких овощей, лишь изредка фукты, да и то главным образом лишенные сока вареные или поджаренные мучнистые бананы. Как приправа и основной источник витаминов — красный гручковый перец. В глухих областях страны нет даже лука. Если путник попадает в районы, где лук выращивается, он запасает целый мешок и несет его на себе домой, хотя идти нередко приходится целыми неделями. Каждый раз одно и то же — утром, в обед и вечером, если только обед вообще бывает. Я могу по пальцам сосчитать редкие случаи, когда мне удавалось съесть немного мяса. Однако, как правило, его было невозможно разжевать: либо его недоваривали, либо это было твердое, как камень, лишь слегка размягченное сушеное мясо. Если в некоторых торговых местечках бывал «хлеб» — нечто среднее между кексом, сдобой и французской булкой, — он всегда был безвкусным или имел неприятный привкус соли, картона и пыли, а иной раз и крыс. Скудные трапезы проглатываются в мгновение ока, тогда как на их приготовление, особенно тортилий, уходят часы. За едой у всех в Глазах сверкает жадность, особенно у детей. К слову сказать, дети здесь зачастую растут вместе с домашними животными — свиньями, собаками, курами, вместе с ними копаются в грязи и отбросах и ссорятся из-за каждого куска пищи.

Животные тоже истощены и постоянно охотятся за съедобным. При этом не отвергаются и самые неаппетитные вещи. Я часто видел, как поросята с жадностью поглощали свежие коровьи лепешки. Самыми разборчивыми остаются все-таки коровы. Они постоянно находятся вдали от дома, на воле, и питаются всякими травами, а в засушливое время года какими-то растениями, едва различимыми для человеческого глаза.