В строю — сыновья

«Берегите Родину свою, дети, не жалейте сил для учебы, умножайте славу отцовскую. Жить мы стали хорошо. Да вот одно беспокоит. Не нравится врагам житье наше. Зубы свои поганые точат, на нас напасть хотят, войну зажечь помышляют. А я, дети мои, знаю, что такое война. В ней мужа потеряла, сынка похоронила. Много вдов на нашей земле она оставила. Об этом не забывайте. Вы счастье наше бережете. Берегите хорошенько».

— Сбережем, мама, — шепчет Виктор.

О ЧЕМ РАССКАЗАЛ СТАРШИНА…

Наступило лето. Воины выехали в лагерь. Располагался он в лесу. Пышные деревья укрывали солдат от палящего солнца. Его лучи еле пробивались сквозь густую листву. Рядом поблескивала река. В плохую погоду ветер гонял по ней чубатые волны.

По вечерам, когда выдавалась свободная минута, к реке приходили солдаты. И текла беседа, как эта река, тихо, задумчиво. Солдаты рассказывали о своем родном крае, о колхозах, заводских цехах, целинных землях. Из разных мест прибыли они сюда, со всех уголков страны. Солдатская служба сроднила их, словно братьев кровных. И радости, и неудачи — все делят пополам.

Виктор Гребенюк смотрит на реку. Когда-то здесь шли бои. Проходил последний рубеж великой битвы. Отсюда начиналось наступление на врага.

— Ребята, — произносит он. — А ведь здесь война была. Фашисты гуляли по этому лесу.

— Не гуляли, — раздалось у него за спиной. Все повернулись и увидели старшину сверхсрочной службы Ивана Андреевича Гаврилова. А он повторил:

— Не гуляли, а кости свои здесь захоронили.

Старшина сел на траву, снял фуражку, провел широкой ладонью по черным волосам, спросил:

— Отдыхаем?

— Отдыхаем, товарищ старшина, — послышалось сразу несколько голосов.

Виктор Гребенюк подсел поближе к Гаврилову:

— Вы обещали об отце рассказать…

— Хорошо, — согласился старшина. — Познакомились мы с ним по. Товарищи вынесли его на плащ-палатке. Командир хотел отправить в госпиталчти в самом начале войны. Вместе отходили, вместе наступали. В одном бою был он ранень, Евтей Моисеевич упросил: «Неохота свою часть покидать. Отлежусь в медсанбате. Мне, — говорит, — никак нельзя на другое направление. Я здесь пойду — на Севастополь, Таганрог, Мелитополь». Подлечился — и снова в строй. Под Севастополем опять получил ранение. Штурмовал Сапун-гору. Первым с флажком бросился в атаку…

Жадно смотрят на старшину солдаты и ловят каждое его слово…

* * *

…Из Крыма вместе со своей частью парторг роты Евтей Гребенюк был направлен в Прибалтику. Ехали несколько дней. Потом выгрузились из вагонов и шли пешком к переднему краю. На привал остановились в небольшом селе, в нескольких километрах от передовой. В подразделении было немало молодых солдат. Поэтому командир принял решение оставшиеся до вступления в бой дни использовать для «обкатки» новичков.

Перед занятиями старший сержант Гребенюк собрал молодых, долго беседовал с ними.

— А вы подбивали танки? Они страшные, наверное! — спрашивали не бывавшие в бою воины.

— Конечно, первое время жутковато. Но потом привыкнете, как еще ловко будете зажигать их. Подпустить старайтесь поближе, чтобы наверняка попасть.

— А если раздавит? Боязно все же… — сказал низкорослый голубоглазый паренек.

— Для этого окоп есть, траншея.

Потом солдаты наблюдали: старший сержант скрылся в траншее, а у него над головой, гремя гусеницами, прошел танк.

— Как видите, не раздавил, — сказал он новичкам.

А по примеру парторга смелее ложились затем на дно траншеи и «необстрелянные».

Лучшие бронебойщики делились опытом, рассказывали о том, как лучше, сподручнее подбивать вражеские «тигры».

Приметил Евтей Моисеевич голубоглазого паренька Демьяна Ющенко. Неразговорчивый, скрытный, он частенько уединялся и что-то писал. Когда к нему подходили, прятал блокнотик.

— Не стихи ли сочиняешь? — спросил Евтей Моисеевич.

— Да нет, — ответил солдат.

Но ротный бронебойщик Гончаренко пронюхал-таки: действительно, Демьян неравнодушен к стихам.

Может быть, рота позанималась бы еще, но не дал противник. На одном из направлений он перешел в атаку. В ту же ночь навстречу озверелому врагу, окруженному нашими войсками, вышли гвардейцы.

…Наступило утро, теплое, тихое. Даже тонкие стебельки травы, поднявшейся на бруствере, и те не дрогнут, не погнутся. Чернобровый солдат с голубыми, словно небо чистое, глазами, с большими пухлыми губами осторожно выглянул из окопа и сощурился от солнечных лучей. Они били прямо в глаза. В этом пареньке нетрудно было угадать «поэта», как его про себя окрестил Евтей Моисеевич. Солдат чем-то напоминал ему старшего сына Николая. Такой же рассудительный, молчаливый.