В сумерках близкой весны

– Так вот этот Ашот, если ты помнишь, постоянно избивал свою жену. Он её привязывал к кровати, насиловал. Мог бросить в лицо тарелкой или стаканом. Она была до такой степени испугана, что старалась как можно меньше показываться людям на глаза. Утверждала, что любит мужа и другой жизни для себя и детей не хочет. Боялась, что станет ещё хуже, если правда выплывет наружу.

– Кажется, детей он не бил.

– Не бил. По крайней мере, об этом не известно.

– Они переехали куда-то.

– Да, потому что мы, соседи, стали жаловаться и писали заявление в полицию. Участковый несколько раз приходил к ним.

– Грустно, грустно.

– Ты тогда сильно возмущался! Помнишь? И заявление один из первых подписал.

– Помню. Насиловать женщин – последнее дело, особенно для мужа.

– А насиловать детей?

Марат с удивлением посмотрел на неё.

– Детей? Но Ашот не…

– А Муравьёва?

– Зиночка?!

– Ты серьёзно считаешь, что между ней и тринадцатилетним Женей была любовь?

Повисла пауза, во время которой Марат пытался собраться с мыслями. Растерянно развёл руками, попытался улыбнуться дрожащими губами. Ему казалось, что он, как и в молодости чарующе прекрасен. Не зря же Анж вспоминает с ним прошлое?

– Зиночка? А что Зиночка?

– Она тоже виновна, Марат.

– В чём? Господи! Зиночка – милейшая женщина! Ты имеешь в виду Женечку? Так он мужчина, сам решает.

– Вот он и решил, когда стал мужчиной. А вы попытались настоять на своём. Вернее, ваша милейшая женщина Зиночка! А вы ей помогали.

– Да в чём помогали?

– Разрушить его семью.

– Это слишком! Не захотел бы он, никто бы ничего не разрушил.

– Ты же противник насилия, Марат! Тебя же всегда воротило от этого! Отчего же ты переменился?

– Насиловать можно женщину. А парня как изнасилуешь?

– Даже если ему тринадцать?

– Даже если и тринадцать.

Анжела внимательно посмотрела на Марата. Он вдруг как-то почернел и будто высох. По-прежнему улыбался дрожащими губами, но по лицу скользнула тень.

– Ты же понимаешь, что вы использовали тайную информацию, которую не должны были использовать? Я имею в виду ориентацию парня.

– Я ничего не использовал!

– Но ты знал! Ты не помешал. Не заставил прекратить!

– Я бы не смог!

– Вот это и плохо. Где та грань, переступая через которую, мы перестаём быть людьми? – она подумала о Соне, но тут же с недовольством отогнала мысли о ней.

– Слишком сложно говоришь!

– Да, я вижу, что ты стараешься ничего не понимать.

– Что ты хочешь сказать, Анж?

– Ничего. Но хочу попросить тебя никогда больше сюда не приходить!

Он поднялся, сгорбившись. Кивнул. Хотел что-то сказать, но на губах проступила смутная горечь. Сердце колотилось о грудную клетку, но он стеснялся схватиться за него.

– Чем я могу помочь? – прошептал он.

– Ничем не поможешь. Они уже умерли. Женя и его сын.

Она отвернулась, брезгливо. А он всё топтался, не решаясь уйти вот так, на этот раз навсегда. Отчего в этом доме так болело сердце? А в доме Натальи было легко, весело и бесчувственно. Одно мгновение ему казалось, что он сейчас бросится к ногам Анжелы, упадёт с рыданием и будет молить о прощении. Но ноги приросли к полу, крик замер, обострённые чувства стали отмирать. Через минуту они окоченели совсем, а он пришёл в себя. Откашлялся, попытался пошутить, но она молчала. Не поворачивалась. Тогда он решил уйти. Осторожно прокрался мимо кухни, где шмыгала носом дочь. Оделся, обулся и вышел в подъезд.

На улице глубоко вздохнул и схватился за сердце. В последнее время что-то с ним не в порядке. Полез в карман за сигаретами. Надо идти на автобусную остановку или лучше поймать такси. Огляделся, но перед глазами вдруг всё поплыло, и он стал оседать на снег.

7.

Анжела вошла в кухню, не взглянув на зарёванную дочь.

– Мама, её действительно изнасиловали?

Она не ответила. Налила в стакан воды и выпила залпом.

– Мама!

– Ну что?

– Это правда? Я не верю!

– Почему?

– Потому что это невозможно! Если бы изнасиловали, то завели бы уголовное дело. Разве нет?

Анжела снова не ответила.

– Да и как это может быть правдой? Ведь Зиночка ездила туда, разговаривала с бабушкой. Бабушка – свидетель. Они бы вместе пошли в полицию и написали заявление! А Зиночка не пошла в полицию, значит, всё неправда! Придумали, чтобы оправдать Ундюгерь.

– Она нуждается в оправдании?

– Конечно! Ребёнок не от мужа.

– А перед кем она должна оправдываться?

Слова застряли в горле. Ольга кашлянула. Анжела побледнела от жалости и стыда за собственную дочь. Ей становилось нестерпимо. Она снова наполнила стакан водой и выпила.

– Какая ужасная история! – прошептала Ольга. – И помочь ничем нельзя.

– Кому ты хочешь помочь, Оля?

– Наталье, у неё же сын погиб…

Пустой стакан слишком громко ударился о столешницу.

– А где Сергей? Кажется, ты ему звонила?

– Он не сможет приехать. Где-то за городом провожают с друзьями зиму. Пьют пиво. А я пиво не пью, ты знаешь. Поэтому и не позвали меня.

– Понятно.

Анжела ушла в свою комнату и плотно прикрыла за собой дверь. Ничком легла на кровать и задумалась. Губы изогнулись в насмешке, когда перед глазами встал бывший муж. Что случилось с ними? Отчего время до неузнаваемости изменило их?