В сундуке

Имени у младенца не было. И няня просто приговаривала что– то на одной ей знакомом заморском языке. Сундук стоял прямо под люлькой. Его купила сестра хозяйки дома на модном блошином рынке у армян, которые утверждали, что сундук некогда принадлежал графьям Оболенским. Его поставили на третий, самый пустой, красивый и нежилой этаж. Через месяц сверху наскоро бросили люльку с тёплым пищащим комком, покрыв черное старинное дерево крышки с коваными резными углами кружевной занавеской. Изредка появлялась мать почтенного семейства. Полная, высокая женщина лет сорока. Ее пышный бюст и белокурые локоны неуклюже вздымались, когда она сюсюкала, наклоняясь в громадную люльку. Рядом с ней застывал высокий, гладко выбритый господин в безупречном костюме. Он ни разу не подошёл к люльке ближе, чем на полметра, предпочитая искоса поглядывать, пряча во взгляде раздражение, брезгливость и страх. Жена, насюсюкавшись, задавала, обычно, лишь один вопрос: «Левочка, я не поправилась из-за этого? Нет, ну правда?».

Левочка рассеянно кивал, поглядывая на поблескивающие сталью часы.

Пара появлялась раз в неделю.

Сундук уже знал, что все случится очень скоро …

Сцена 3. Кухня

-Барышня ваша любит принять горизонтальное положение, однако,– Игорек озадаченно причмокнул, растирая ступни Милы своими маленькими ловкими руками.

Милу усадили в глубокое, бордово-золотое, любимое кресло Райковского. Оно было велико даже для него, Мила в нем смотрелась крохотными ребёнком. Слева, на подлокотнике, сидела Алла, поя Милу водой и трогала ей лоб. Мила же, казалось, всех этих манипуляций просто не замечала, всматриваясь пустым, стеклянным взглядом куда-то внутрь себя. Напротив сидел Райковский, рассеяно водя пальцем по экрану смартфона.

–Ну вот и славно, сестренка,– подытожила Алла.– с открытыми глазами ты мне нравишься больше. У тебя точно ничего не болит? И ко врачу мы не поедем?

Мила покачала головой. Врачу совершенно незачем было знать, что сегодня она приняла не одну таблетку, а четыре.

–Я так посмотрю, ты заморила себя голодом. Кожа да кости. Пойдемте за стол. Все готово, – с этими словами Алла подхватила Милу под руки и ловко усадила на высокий резной, темного дерева, стул.– Господин муж может не стесняться и присоединяться !

Райковский послушно встал и убрал смартфон в карман.

–Я предлагаю ещё выпить! – разливая по высоким темно-зелёным чаркам-бокалам красное вино, причмокнул Игорек. – Кстати! А вы думали когда-нибудь о том, почему мы пьём? В смысле… алкоголь,– пояснил он эхом в бокал. -Алкоголь нам помогает вернуться в то забытое состояние счастья, которое было у нас в детстве. Без башки, знаете ли. С возрастом мы теряем это, часто безвозвратно. Но душа– то наша его помнит.

–Душа? – очень тихо прошептала Мила сквозь бледные губы. Сейчас ей действительно очень хотелось выпить. Она мельком взглянула на Райковского. Не смотрит.– Разве душа может помнить?

–Конечно!– хмыкнул Игорек, макая листик рукколы в вино Аллы, за что получил воздушный подзатыльник.– Если взять, ну, например, кого– то определенного, – он ткнул пальцем в сидевшего напротив Райковского.– Ну вот вас, уважаемый! Взять и отнять все. Все материальные вещи. Людей, зверей. Тех, кого любите, да? Запереть вас в темницу без окон и дверей. Что у вас останется? Истинно ваше, что невозможно отнять?

Райковский поморщился. Такая перспектива в его планы не входила. Да и кто может у него все отнять? Бред какой-то.

–Я не считаю это возможным, но если вы решили загадать мне загадку, то ответ очевиден. Если у меня все отнять, то останется ничего. Десять минус десять равно нулю. Не так ли?– Райковский машинально повернул голову налево, почувствовав на себе чей– то внимательный взгляд. В упор на него смотрела Мила. Он поспешно отвел глаза обратно на собеседника.