В сундуке

У Милы родители не пили, но это не сделало их семью счастливой. Мать ушла из жизни первой, повесилась прямо посередине кухни, не выдержав жестоких нападок тирана-отца. Посчитав такое решение жены предательством и позором, благополучный, деловой, правильный профессор философии просто отдал пятилетнюю дочь в детский дом. Перед этим объяснив, бессвязно бормоча про каких-то падающих, которых нужно подтолкнуть, что она (Мила) вырастет новой предательницей и очень все-таки за весь этот беспорядок перед соседями неудобно.

Все сознательное детство и Райковский и Мила путешествовали по приемным семьям, где их, как, впрочем, в семьях родных, не любили. И Райковский и Мила из этих семей сбегали. И Райковский и Мила поклялись быть всегда одинокими и не заводить семей собственных. Потому, как, каждый считал, что появился на этот свет по ошибке, в результате нелепой случайности, и, поэтому, любви просто не заслуживает.

Если и заводить детей, то делать для них все самое лучшее. Дети-продолжение твоей крови, гарантия существования рода в далеком и прекрасном будущем, личный вклад в генетику. И какой вклад сделаешь, такое будущее ожидает все последующие новые жизни рода. А после своих семейных историй ни Мила, ни Райковский не могли дать гарантии позитивного вклада в своих детей.

Вечная жизнь, секрет которой ищут мудрецы всего мира, на самом же деле, совсем близко, можно сказать, под носом.

Это и есть дети.

Но вечная жизнь ни Миле, ни Райковскому, была не нужна.

До той ночи.

В смс-переписке, длившейся, практически, до утра(тогда он единственный в жизни раз проспал важную встречу, и сделал это без сожаления), они многое друг о друге открыли и эта откровенность была сильнее и глубже, чем романтика, прелюдии, секс.

Это было нечто родное.

А потом Мила исчезла ....

Картинки, всплывающие в голове, как слайды невидимого проектора, так гипнотически действовали на Райковского, что он продолжал стоять посреди кабинета, абсолютно голый, с поникшей головой, не чувствуя ни холода, ни времени, словно статуя неизвестного греческого бога в пустом и тихом зале музея.

Прошлое не любит нас отпускать, окутывая ум и сердце своим мутным серебристым облаком сожалений, тоски и разочарований, не имеющих уже никакой власти, но бросающих свою тень на дни сегодняшние.

Сцена 11. Мила

Мила поняла, что она одна, лицом к лицу, сейчас столкнется с этой безысходной обязанностью– встречать и развлекать гостей, которых встречать, а, тем более, развлекать было ей совершенно не по силам. Она быстро спускалась по лестнице, автоматически поправляя на себе и так безупречно сидевшее домашнее платье. Мила обожала огромные лестницы и настояла, чтобы резчики по дереву превзошли самих себя, и они сделали это, превратив обычное, казалось бы, средство для того, чтобы поднять свое бренное тело с одного этажа на другой, в целое произведение искусства. На перилах не было ни единого миллиметра, к которому не прикоснулась бы рука мастера. Мелкие и покрупнее, переплетающиеся фигурки сливались в единую картину Мира. Их можно было разглядывать часами, и каждый раз находить нечто новое, что ни разу не видел раньше. Или причудливый цветок, или мордочку животного, узор листа дикого южного растения, а иногда и элегантный изгиб пикантной части человеческого тела. Сейчас же она не замечала всех этих чудес, которые по сути, были лишь ее прихотью, о которой она тут же забыла.

Где Райковский. Она просто так, без причины зашла в нижнюю залу, искоса поглядывая на дверь его кабинета.

Может, он вообще позорнейшим образом сбежал из дома.

–Сбежал, сбежал, бросил тебя?-послышался тот же тихий, скрипучий голос, не узнать который было невозможно.

Отвратный человечишка!

С другой стороны– прекрасно! Ибо, если он не явится к столу, то им не придется разговаривать, делать вид, надев эти мертвенно-бледные клоунские маски с нарисованными на них широкими, изуродованными ложью, улыбками.

Близился час встречи. Половина третьего. Мила ненавидела ждать.

Про Аллу она практически ничего не слышала с тех пор, как ушла с юрфака на втором курсе. Конечно, перезванивались потом пол года или около того, но Милу так захватил в свои невидимые, но очень сильные объятия его Величество Театр, что темы разговоров высушились, словно ручеёк на солнце.

На встрече выпускников школы Мила была лишь один раз, как раз после их с Райковским женитьбы. Тогда она долго гнала по бездорожью, привыкшая к столичным идеальным автострадам, вновь ощутила удручающую неухоженность провинции. Еле пристроив во дворе облезлой, грязно-серой, не видавшей все эти годы ремонта, школы, свой новенький Porche, Мила с гордостью подумала, как она изменилась и как она от всего этого далека. Она сидела с включенным двигателем и просто смотрела на светящуюся панель перед собой. В салоне еще пахло новеньким автомобилем, и она с удовольствием вдыхала этот запах, запах хорошей, благополучной жизни.

Узнает ли она кого– нибудь там вообще?