В свободном падении

В фойе клуба было безлюдно и гадко, как в привокзальном туалете ночью. Клуб «Перестройка» не был предназначен для прослушивания музыки, зато идеально подходил для того, чтобы драться, блевать и мочится на пол. Здесь подавали дешёвое пиво с мёртвыми насекомыми, которое разливал вечно похмельный бармен, а разносили маленькие и злые, как тролли, официантки. 2 или 3 раза в неделю любительские группы устраивали здесь сборные концерты, на которые иногда набивалось много народу. В такие дни широкие и грубые дубовые столы тесно приставлялись друг к другу, так что если кому-то из первых рядов хотелось уйти, ему необходимо было для этого лезть под столом или, наоборот, перешагивать по нему ногами. Драки здесь никогда не начинались и не заканчивались, а шли почти уже незаметным фоном. Общей убогости интерьера — в виде упомянутых грубых столов, а также голых кирпичных стен ничто не нарушало. Если бы на стене вдруг оказалась какая-нибудь картина или другой декоративный элемент, в руках посетителей он мгновенно бы превратился в орудие для побоев или метания в артиста. Единственным материальным вознаграждением за концерт в «Перестройке» служила пятилитровая канистра с пивом, с которой всегда единолично и с большим энтузиазмом расправлялся Фил.

Только что закончила играть группа «Долбаные гегельянцы», их солист, Анатольич, пожилой юноша с пушистыми бакенбардами, как у Ленни Килмистера, пил пиво за барной стойкой, развалившись на табурете вольготно, будто сидел на диване. Рядом стоял чехол с гитарой, набитый, помимо гитары, всякими примочками, призванными сделать убогое звучание его инструмента более разнообразным.

— Привет, дебилы! — он помахал нам рукой, приветливо улыбнувшись. Зубы его были в ужасном состоянии. О печени и других внутренних органах не стоит и говорить.

— Сам дебил, — отозвалась уже забравшаяся на сцену Кира. Она настраивала бас, серьёзно и хмуро уставясь на разноцветные огоньки тюнера.

— Вот видишь, если б мы назывались, например, «Уёбками», это был бы, можно сказать, комплимент, — шепнул мне на ухо Фил, задорно подтолкнув в спину.

Всегда довольный своими шутками, он, смеясь, плюхнулся около Анатольича, на свободный табурет. Зал на глазах становился пустым: поклонники «Гегельянцев» нелюбопытны, они всегда стремительно убывают сразу после выступления своей группы. Во всеобщий отток шумных и большей частью возрастных фэнов не влилось всего несколько человек. В первом ряду остался суровый мужчина средних лет в кожаной куртке и при барсетке, которую он заботливо, как любимого питомца, держал под мышкой. Мужчина медленно поедал борщ, сидя спиной к сцене. Пьяный панк, разметавшись по соседнему столу, мирно подрёмывал. На задних столиках осталась группа случайных готичных девиц: они хихикали, ласково любуясь друг другом в непривычном антураже.

Я зашёл за барную стойку и снял верхнюю одежду. Анатольич удивлённо уставился на меня, отставив даже пивную кружку.

— Андрей, бля, что за прикид? Нормальная одежда в стирке? — щуря заспанные глаза, возмутился он. Нормальной одеждой Анатольич полагал казаки и косуху, в которых он фланировал 11 месяцев в году.

— Голубая луна всему виной, — откликнулся Фил с серьёзным лицом: он уже приглядывался к хихикающим девицам. Две из них был довольно страшны, третья — хорошенькая: большие глаза, грудь, густые песочные волосы.

— Хотел бы я увидеть логотип нашей группы у неё на груди, — прошептал Фил, имея ввиду не её, а одну из некрасавиц.

Я сунул сигарету в зубы и поднялся на сцену. Она была тесная, очень: крошечный и тусклый островок среди грубо слепленных мебели и лиц. Уместиться на ней могли человека 3–4, малогабаритных и малоподвижных. Кататься по сцене в экстазе категорически не рекомендовалось: мало того, что устеленный рубероидом пол был грязен до невозможности, так ещё повсюду поблёскивали мелкие бутылочные осколки. Много пространства занимали два монструозных маршалловских комбика, из которых всегда исходил гулкий, трескучий звук. Кира возилась с регуляторами громкости на одном из них.

— Зачем притащил вторую гитару? — ворчала она. — Опять меня не будет слышно.

— Это не проблема, — сказал я, выкрутив ручки громкости до крайне правого положения. — Попробуй сейчас.

Посмотрев на меня с недоверием, Кира осторожно коснулась подушечкой пальца верхней струны… Бу-у-умм… Меня тотчас, будто взрывной волной, крепко впечатало в стену. Воздух вокруг затрясся и завибрировал, оглушённый пещерным стоном. Борщ в тарелке барсеточника пошёл рябью, девушки настороженно притихли, в дверном проёме появилась испуганная рожа Горбача. Только пьяный панк продолжал дремать.

— Так и оставим, — пробормотал я, оттирая приставшие к лицу стенные крупицы.

Наш сэт должен был начаться десять минут как, но группа всё ещё неторопливо настраивалась. Вадим появился только что и теперь любовно и вдумчиво прихорашивал свой алый «Фендер». Фил не настраивался вовсе, неловко перетаптываясь возле готичных девушек. Терпение моё не было безгранично, и я, быстро исчерпав его, спрыгнул со сцены, чтобы грубо оттаскать Фила за ухо.