В свободном падении

— Немного. Был насыщенный день. Мне пора домой. — Мы замерли в нерешительности, а потом она наклонилась ко мне, встав на носки, и быстро поцеловала в щёку. На мгновение я ощутил её тело, упругое и сильное, прижавшееся ко мне. Я рефлекторно приобнял его рукой, попытавшись продлить такое положение вещей, но Наргиз ускользнула, вспорхнула по лестнице, оказавшись у подъездной двери, нажала несколько кнопок и вот уже оказалась за ней. «Пока» — сообщил я внезапно окружившей меня мрачной пустоте.

По пути домой я проверил почту, оказавшуюся вновь обильной. Среди прочего имелась предсказуемая повестка из военкомата, а также менее предсказуемая повестка из прокуратуры. «Обязаны явиться… — пробежал я глазами, поднимаясь в лифте. — В соответствии с законом о… для проведения мероприятий связанных… Разъясняю, что…согласно статье… уклонение от воинской службы влечёт за собой уголовную ответственность». Я грязно и многократно выругался. Лёг на диван, пролежав там без единой мысли в голове, пока тело не затекло, встал, умылся и сделал себе быстрый ужин. Разбил яйца о край сковороды, бросил их в неё, приправив остатками курицы и зелёным луком. Всё это месиво сразу же заскворчало, затрещало, брызгая в стороны раскалённым жиром. Не в силах устоять на месте ни одной секунды я прошёлся по коридору, заглянул в обе комнаты, ванную, туалет, наконец, остановился на балконе. Ступил на холодный пол, чиркнул зажигалкой и погрузился в процесс всасывания и выдувания дыма. Я собрал в одном месте, в пепельнице, всю почту, и устроил высокий ритуальный костёр. Повестки горели хорошо.

Подождав, пока разноцветные бумажки превратятся в пепел, я устроился у окна. Кто-то тренировался на детской площадке, но в этот раз это был не Митя, а бодрый сухощавый старик в шапке с помпоном и вязаном свитере а-ля Хемингуэй. Он делал резкие выпады ногами, расставив руки на разноцветные рёбра рамки для лазания собак и детей. Облезлый ворон любовался на старика, на некоторое время отвлекшись от поедания собачьего кала. Я вспомнил о своей трапезе. Подскочил к сковороде, смахнув её с огня, но было поздно: яичница была обуглена, крепко приварена к стальному дну. Теперь следовало потратить немало сил, чтобы её очистить, но сил не было, не было и желания, поэтому сковорода была брошена остывать в переполненную раковину.

Я накрылся с головой одеялом и закрыл глаза. Под полом снова раздавался загадочный, бесцеремонный шум. Я поднялся с дивана и включил свет. Шум снова стих. Не находя в себе смелости заглянуть в зияющую дыру, я перетащил поближе к дивану письменный стол, перевернул вверх ногами и закрыл им пропасть. Поставил сверху него, на всякий случай, дедов стёршийся по углам чемодан. Вернулся обратно.

Теперь я представлял себе под полом не волшебных гномов, а нечто омерзительное, даже более омерзительное, чем крыса, мокрое, склизкое волосатое безглазое чудище. У него острые зубы и лысый крысиный хвост… нет, мириады хвостов, рой живых, шевелящихся хвостов, и это чудище расправилось с семьёй гномов и теперь живёт там вместо них, помышляя о том, чтобы выбраться наружу.

Я лежал в тишине без сна, прислушиваясь к каждому шороху. Шорохи, впрочем, исходили исключительно от холодильника — он булькал и дребезжал по каким-то своим, холодильным причинам. Я подумал о Наргиз, о её белых ногах, свободно и легко перемещающихся по корту. О человеке в белой одежде, подозрительном, смотревшем на нас. Следившем за нами? За мной? Может быть, это человек из военкомата и сидел там специально, выслеживая меня?

Отвратительный сам себе своими параноидально-шизофреничекими мыслями, я крепко зажмурился и последним оставшимся волевым усилием заставил себя спать.

Не увидев ни единого сна, я проснулся от долгого, навязчивого перезвона. Звонил не будильник, звонили в дверь. Спросонья я врезался в стоящий в раскоряку стол, влез в тапочки, пошаркал в них до двери, прикоснулся тёплой рукой к холодному ключу и вдруг замер. Недоброе предчувствие остановило меня.

Я посмотрел в глазок: стояли люди в военной и милицейской форме, трое или четверо. Невыразительные кирпичные их лица упирались взглядами в мою дверь. Предельно осторожно, на цыпочках, переступая, как цапля, через разбросанную под ногами обувь и сгустки мусора, я выбрался на кухню. Подошёл к занавешенному окну и, двумя пальцами отогнув край материи, посмотрел вниз.

Возле дома стоял припаркованный «уазик» цвета «милитари». У подъезда стояли двое молодых солдат цвета милитари, куривших и обменивавшихся короткими фразами. От их худых, заострённых лиц и тел исходила угроза: своим обликом они напоминали неудачливых голодных хищников с ввалившимися боками.