В свободном падении

Но до этого наполнился бы мой коридор этими людьми, злыми и скучными. Черкашин, вы? Собирайтесь, поедете с нами. И что бы с ты этим поделал, Черкашин, панк-рок звезда? Как бы повёл себя в экстремальной, нежданной ситуации? Сумел бы на этот раз сохранить лицо, не раз уже до того растоптанное? Может, я вёл бы себя достойно, собрал бы вещи, неторопливо так, по-мужски, как некоторые говорят, «в своём темпе», проверил бы, отключён ли свет в туалете и газ и, может быть, даже почистил бы зубы (хотя вот это, пожалуй, уже лишнее) и сказал бы тогда ровным, рассудительным тоном: «Ну вот, теперь можно идти». Но, скорее всего, бросился бы бежать. Но куда? В дверь: бесполезно. В стену: безумно. В окно: самонадеянно. Остаётся балкон. Да, балкон не застеклённый (конечно, не застеклённый, иначе это уже не балкон, а лоджия), очень хорошо, защёлкнуть за собой дверь, приготовиться, и… прямо в сугроб, с седьмого этажа, в трусах и тапочках.

Или, пробубнив невнятное, пойти в ванную, запереться там и хладнокровно взрезать на руках вены?

Нет, это уж точно не мой вариант. Мой: запереться и просто включить воду на полную мощность, так, чтобы струя в плитку била, и рыдать, и рыдать. Рыдать, пока злые кулаки колотят в дверь. А может, когда милиционер спросил бы меня «Вы Черкашин Андрей?», я сказал бы просто: нет, меня зовут, например Авдеев Виталий, или Круглов Семён. А они бы поверили и сказали бы просто: извините, наверное, мы ошиблись. И ушли. Разные могли быть варианты.

А дальше, что было бы дальше, я размышлял. Вот меня схватили и затолкали в свой автозак. Повезли бы, сперва, может быть, в милицию или сразу в военный комиссариат. Где бы я сидел? Спереди или сзади? Молчали бы все или только я один? Если бы молчали все, то как? Саркастически, как молчат, наблюдая за человеком, совершающим что-то глупое, или сочувственно бы молчали, с ноткой трагизма, как молчат люди, если поблизости где-то находится труп? А если бы говорили, то о чём? Наверное, о тяготах военной службы. Мол, ничего, прорвёшься, эх, где наша не пропадала… будь мужиком, не раскисай, эй, кончай реветь, а ну, хватит. Ты смотри, орёт, как баба. Волосы, волосы-то зачем выдирать! Фу, противно. Не вздумай сопли по сиденью размазывать, урою. Или о чём-то мужском, например: слышали, что лондонский «Тоттенхэм» хочет продать Романа Павлюченко, и какой диаметр должен быть у проруби, ну что-нибудь такое.

Бутылка закончилась, и я покатил её по полу, представив, что качу по дорожке для боулинга увесистый шар. Шар-бутылка прокатилась с полметра и провалилась краешком дна в дыру между сломанных половиц. Я посмотрел на часы: было уже почти 11, два часа, как я должен был сидеть в офисе. Я снова подошёл к окну и проверил состояние дел на улице. Уазика не было, на его месте была лужа, размазанная с двух сторон шинным колесом. Я увидел, как снова бежит по дороге Митя, шевеля дряблыми ногами в спортивных штанах. Сколько же можно бегать, подумал я с раздражением. Забрали бы лучше тебя эти ребята, побегал бы вдоволь, на всю жизнь таких кроссов хватит. Я влез в узкие чёрные джинсы и водолазку, сгрёб необходимые вещи в сумку и осторожно вышел на лестничную клетку. Никого не было. Закрыв за собой дверь на все замки, я, проигнорировав лифт, медленно, пролёт за пролётом, спустился вниз.

На работе меня ждали. Офис был погружён в непривычную гнетущую тишину. Все сотрудники сидели ко мне спиной, в том числе и Алёна, прикрыв свою спину необъятным пуховым платком. Подозрительно неулыбчивый кудрявый Олег сказал, что начальник ожидает меня в своём кабинете. Не раздевшись и не оставив вещей на рабочем месте, я сразу последовал туда, поймав по дороге несколько тяжёлых невыразительных взглядов.

Я постучал в дверь. «Войдите», отозвались оттуда. Начальник сидел с газетой в руках, одетый в клетчатую рубашку, серые брюки и кожаную жилетку. Брюки были коротковаты, и я увидел его бежевые льняные носки, вдетые в начищенные, но старые туфли. Радио было отключено.

— Ты опоздал! — сообщил начальник, не глядя на меня.

— Я знаю. Дело в том, что…

— Ты опоздал на три с лишним часа. Неужели ты не мог хотя бы предупредить? Ты ведь знаешь, как строго здесь соблюдается распорядок дня.

— Я пытался позвонить, но…

— Пытался, значит? — начальник встал, прошёлся от окна и обратно. Дотронулся до колючего фикуса и сразу отдёрнул руку. У него было серое страдальческое лицо, нижняя челюсть отвисла, но рот был плотно закрыт. Будто бы он глотнул по ошибке цемента, но не решался его выплюнуть.

Начальник мрачно пожевал губами.

— Андрей, что с тобой происходит? — он не предложил мне сесть, но я всё же присел, правда, на краешек стола. Я категорически не мог стоять, деморализованный водкой. — Может быть, у тебя проблемы в семье? В личной жизни?

Я помотал головой.