В тени

– Нет, работников не было. Но раскулачили отца, хотя высылке он не подлежал. Потому и числился наш Андрей Андреевич, как сын кулака!

Разговор начал принимать неприятный характер и понемногу раздражать Шашкова. Он смотрел на Афанасьева, стараясь понять, зачем тот пришел.

– Имелось еще кое-что, – понизив голос до шепота, продолжал говорить генерал. – До революции старший Власов был церковным старостой.

«Значит, уважали его люди, – невольно подумал чекист, – если выбрали на такую должность».

– Родной брат его Иван, еще в гражданскую войну, был приговорен к высшей мере. А сам Андрей Андреевич закончил духовную семинарию.

– Сталин тоже учился в духовной семинарии! – усмехнулся Шашков.

– Да-да, – испуганно закивал Афанасьев, сообразив, что ляпнул лишнее. – Это, конечно, не факт, я понимаю. Но, то ж Сталин, а это – Власов!

– Так о чем ты печешься, Алексей Васильевич? Вычистили вы его тогда из партии или нет?

Генерал вытер вспотевший лоб, уже жалея, что пришел к Шашкову.

– Оставили, – уныло произнес он. – Двое были за то, чтобы оставить; а третий – голосовал против них! Соображаешь?!

– Да, – протянул Шашков. – А командующий об этом знает?

Начальник связи кивнул.

– Что же мне теперь делать? – с тоской спросил он чекиста.

Шашков пожал плечами.

– Я к тебе, как партиец к партийцу, пришел, – не унимался Афанасьев. – Посоветуй. Может, объясниться с Власовым?

– Он тебе хоть чем-то давал понять, что все помнит? Или намекал на это?

– Нет, будто и не было ничего! Вот это меня и пугает.

– Ну, и ты сделай вид, что ничего не помнишь. Служи и ни о чем не думай! Мало ли что было. Воевать надо, а не прошлые ошибки вспоминать! Бывай, Алексей Васильевич, будь спокоен. Считай, сигнал я от тебя получил.

***

Сталин стоял у окна и с интересом наблюдал за голубями. Ласковое весеннее солнце полностью растопило снег. Он любил это время года и всегда радовался его приходу; но сейчас эта радость была омрачена. Несколько дней назад Василевский доложил, что состояние 2-ой ударной армии практически безнадежно и необходимо, как можно быстрее, отвести ее на отвоеванный еще зимой волховский плацдарм.

В ответ на это, Сталин, молча, посмотрел на начальника Генерального штаба и, размяв папиросу, набил табаком трубку. Он будто не слышал его слов, так как уже давно потерял интерес к Любаньской операции. Вождь прошелся вдоль стола и снова взглянул на Василевского, который не отрывал от него глаз.

– Отводите, я согласен, – равнодушно произнес он. – А что по этому поводу думает Хозин? Он же обещал мне прорвать блокаду, используя лишь свои возможности?!

В кабинете повисла тягучая тишина. Василевский не знал, что ответить вождю на его непростой вопрос.

Вождь быстро подписал директиву, которую положил на стол начальник Генерального штаба, чем формально развязав руки Хозину. Это выглядело немного странным, так именно сегодня, 29-го апреля, Сталин уже знал, что битва за Крым проиграна окончательно и бесповоротно.

Но угрызения совести не мучили вождя. Он уже сделал для себя главный вывод: во всем виноват Мехлис. Это он не оказал должного давления на командующего фронтом Козлова! Да-да, именно Мехлис, действующий от его имени, наделал много грубых ошибок! Зачем он, изображая спасителя страны, отменял приказы Козлова, ведь в его задачу входил лишь контроль, не более. За подобное самовольство Мехлис будет жестоко наказан! Он, кстати, уже послал утреннюю депешу, в которой требует для себя немедленного расстрела.

Вождь медленно выбил из трубки пепел и усмехнулся.

«Даже здесь этот Мехлис берет на себя слишком много! – подумал он. – Только я решаю, кто достоин расстрела, а кто нет, но, все равно, забавно…».

Когда Василевский покинул кабинет, Сталин снял трубку:

– Мехлис здесь? Пусть зайдет.

***

Немецкий истребитель вывалился из серого облака и короткой очередью срезал ползущий над лесом «кукурузник». Убитый летчик уткнулся головой в приборный щиток. Падающий самолетик несколько раз дернулся в воздухе и рухнул в болото, даже не загоревшись.

«Вот и сухари пропали, – невольно подумал Николай. – Да, бог с ними – летчика жалко! Почему его никто не прикрывал?»

Минуты через три раздался приглушенный зуммер телефона. Николай снял трубку и услышал знакомый голос комбата:

– Как дела, Смирнов? Держитесь?

– Держимся, товарищ подполковник! Патронов бы нам да еды чуть-чуть.

– Хорошо бы… Мы тоже уже всю траву сожрали; скоро ржать будем, как лошади! Наши пытаются гатить болото, чтоб протянуть узкоколейку, не знаю, получится ли. Кругом топь да и немцы постоянно обстреливают из минометов! Ты майора Прохоренко помнишь? Так его на куски разорвало миной, хоронить было нечего…

Поговорив еще с минуту, Смирнов положил трубку. В этот момент где-то вдалеке раздались автоматные и винтовочные выстрелы; затем прогремели взрывы, и стало тихо.

– Приготовиться к бою! – приказал Николай красноармейцам. – Где-то рядом – немцы!