В тени

«Если всех расстреливать, то с кем тогда я буду бить фашистов? И так все хотят свалить неудачи на товарища Сталина…»

Он ограничился тем, что приказал снять с Мехлиса два ромба и понизить в должности. Для самолюбивого Льва Захаровича этого хватило сполна. Он был человеком бесконечно преданным Верховному и мог еще оказывать пользу их общему делу. Вместо Мехлиса, Главное политическое управление Красной Армии возглавил другой преданный Сталину человек – Щербаков. Правда, он любил выпить, но кто не без греха.

Вчера вечером Василевский доложил Сталину, что противник наглухо отрезал 2-ую ударную и отдельные части еще двух армий от основных сил фронта, и что все попытки прорвать немецкую оборону не дали результата.

– А что же Хозин? – спросил Василевского Сталин, и его глаза загорелись недобрым огнем. – Как же его обещания?

– Генерал-лейтенант Хозин готовит одновременные проникающие удары с запада и востока с целью выправить положение и восстановить коридор.

– Генерала Власова надо выручать! – наставительно произнес вождь. – Мы не можем рисковать такими полководцами и бросать их, без помощи, в трудную минуту. Надеюсь, вы меня правильно поняли, товарищ Василевский?!

– Я вас понял, товарищ Сталин.

– А что у нас с генералом Ефремовым? Вы узнали, почему фашисты похоронили его на центральной площади Вязьмы с оркестром и почестями?

Вопрос прозвучал столь неожиданно, что Василевский замялся, и это не понравилось Сталину.

– По слухам, из уважения к мужеству противника…, – не совсем уверенно пробормотал Василевский.

Глаза вождя снова запылали зловещим огнем.

– Какого уважения к противнику?! Что за толстовские проповеди?! Вы забыли, что являетесь военным человеком, товарищ Василевский! Врага нужно не уважать, а уничтожать!! И если оккупанты хоронят коммуниста Ефремова с отданием воинских почестей, то, значит, в чем-то считают его своим! Иначе быть не может! Ладно, с этим вопросом разберется товарищ Берия, он сделает это профессионально не то, что вы.

Василевский промолчал, хотя ему очень хотелось доложить Сталину о том, что 33-я армия, которой командовал генерал Ефремов, оказалась в окружении; что генерал был тяжело ранен и, когда возникла опасность попасть в плен, застрелился. Эта смерть вызвала самые невероятные слухи вокруг его имени. Многие моментально объявили его не иначе, как немецким шпионом, намеренно погубившим целую армию.

– Что еще? – спросил Василевского Сталин.

– Манштейн штурмует Севастополь! Положение крайне тяжелое…

Вождь устало махнул рукой и направился в комнату отдыха.

***

Комиссар Лебедев сидел в кабинете командующего фронтом и вникал в задачу, которую ему ставил Хозин.

– Поедешь во 2-ую ударную армию, – объяснял командующий. – Ты у нас боевой комиссар, орденоносец. Будешь там помогать Власову и Зуеву. Армия голодает. Боеприпасы на исходе. Мы решили укрепить их тобой!

– Может быть, лучше укрепить армию боеприпасами и продовольствием? – осторожно подсказал Лебедев и с опаской посмотрел на члена военного совета Запорожца. – Наладить снабжение, решить транспортную проблему.

– Много разговариваешь, Лебедев, – произнес Запорожец. – Разве, ты забыл, что кадры решают все? Вот мы тебя и того, как лучшего комиссара тыловой службы, направляем на горячий участок! Гордиться должен таким доверием, а ты, похоже, в кусты. Там для тебя два мешка листовок уже приготовили – раздашь красноармейцам.

– Может быть, лучше сухарей, товарищ командующий? Кому там нужны сейчас листовки?

Хозин промолчал, а Запорожец выругался: ему явно не понравился тон Лебедева, но сегодня он был в хорошем настроении, так как, уже с утра, отправил шифровку в Главное политуправление Красной Армии, в которой сообщал, что тылы 2-ой ударной армии укрепили опытными работниками.

– Двумя мешками сухарей всю армию не накормишь, а несколько тысяч листовок обязательно поднимут боевой дух красноармейцев. Не хлебом единым жив человек!

– Предлагать голодным людям пропагандистские листовки – значит, оскорблять их человеческое достоинство! – продолжая упрямиться Лебедев.

Но Запорожец свирепо взглянул на него, и он замолчал.

До вылета оставалось немного, и Лебедев заскочил к главному хирургу фронта, от которого узнал, что в окружении находятся несколько тысяч тяжело раненных красноармейцев.

– Неужели, тысячи? – удивленно переспросил бригадный комиссар.

– Точных данных у меня нет, – пожал плечами Вишневский. – Связи, сами понимаете, никакой! Может быть, восемь тысяч; а возможно, и все двенадцать!

– Как же их вывозить оттуда? Да у нас и транспорта для этого нет.

Вишневский снова пожал плечами. Лебедев вышел от него и направился к ожидавшей автомашине, которая довезла его до аэродрома. Через три часа, он уже был в расположении 2-ой ударной армии и начал докладывать, как и когда фронт сможет переправить им боеприпасы и продукты питания.