В тени Альгамбры

Мир тесен. Возвращаясь из гостей, мы с Хосе завернули в университетский городок Мадрида, великолепно спланированный и построенный задолго до франкистской эры и упорно защищавшийся республиканцами во время гражданской войны. Парапеты плоских крыш факультетских зданий испещрены надписями. Студенты увековечили тут себя не только безобидными шутками вроде: «Ищу невесту, я миллионер» или, уже на французском языке: «О ты, который проходишь мимо, задержись, уйди в себя и подумай о том, что здесь был бессмертный Дювивье!», над каковым изречением по-испански написано: «Французы идиоты!» Нет, гораздо более многочисленны гневные возгласы вроде: «Смерть монархии! Смерть духовенству! Долой Франко! Вон американцев!» Затем мы садимся в поезд метро, который должен доставить нас через весь центр в район города возле станции Южная… Она работает отлично, эта мадридская подземка, построенная по образцу парижской, вот только в городе с двухмиллионным населением ее сеть могла бы быть и погуще. Вагон битком набит сидящими и стоящими пассажирами — людьми, которых мы, разумеется, ни разу в жизни не видели. Но вот совершенно неожиданно стоящий рядом с нами рабочий — он уже изрядно сед — хлопает Хосе по плечу.

— Ты опять в Мадриде, Хосе? — спрашивает он. — Как твои дела?

Сияя от радости, они обнимаются. Диего, рабочий автосборочного завода, старый боевой соратник Хосе. Два года назад мой друг свиделся с ним впервые после гражданской войны. И в этот свой приезд, не далее как позавчера, Хосе отправился проведать Диего, но в его прежней квартире он застал незнакомых людей, которые понятия не имели, куда делся прежний жилец.

— Круто он со мной обошелся, домовладелец, — говорит Диего. — Пятнадцать лет я прожил в доме съемщиком, как вдруг приходит хозяин и заявляет: «Либо покупайте квартиру за тридцать тысяч песет, либо съезжайте!» Так уж у них заведено в старых домах для рабочих, когда хотят сдавать их подороже или снести. Что мне было делать? Откуда взять тридцать тысяч, когда я зарабатываю всего тысячу девятьсот в месяц? И вот теперь я живу в жалкой дыре в пригороде: одна комната меньше половины этого вагона. У меня жена и двое дочерей, мне сорок восемь лет. Но долго мы в Испании не задержимся…

Я вижу, как Диего жестами и отрывистым шепотом осведомляется у Хосе обо мне. «Все в порядке, — довольно громко произносит Хосе, — это наш». За грохотом колес я не разбираю, о чем они говорят дальше, но в конце концов выясняется, что мы идем вместе к одному товарищу Диего, с которым он хочет поговорить насчет своего выезда за границу. Возможно, мы и сами сможем кое-что сообщить о положении за Пиренеями.

Через четверть часа мы уже сидим в тесной, но чистой комнате в старом многоквартирном доме где-то в Мадриде. Мы устроились на деревянных стульях и скамейках вокруг прямоугольного стола, перед нами рюмки дешевого, но совсем недурного вальдепеньяса с широких равнин Манчи. Мы — это трое пришельцев с подземки, хозяин квартиры Мигель, сильный, серьезный мужчина за сорок, каменщик по профессии, и стройный высокий Фелипе, которому на вид не больше тридцати. Он лишь несколько недель назад приехал в Мадрид из Андалузии. Все трое наших приятелей — Диего, Мигель и Фелипе помышляют о бегстве за границу. Первый — из-за скверного жилья и заработка, второй — потому что он в конце лета выступал перед своими друзьями рабочими за забастовку, впрочем безрезультатно, и теперь в любой момент должен ждать увольнения, а то и ареста, третий — потому что он был одним из руководителей забастовочного движения в Севилье.

— Конечно, в борьбе за свои права астурийские горняки ушли довольно далеко, — говорит Мигель, — они уже давно добились наивысших ставок во всей горнодобывающей промышленности. Еще до февральской забастовки они получали от восьмидесяти до ста песет в день. Потребовали сто сорок — сто пятьдесят. В конце концов им дали сто двадцать и пообещали впоследствии повысить до ста пятидесяти. В Мадриде на различных пред-106 приятиях дело дошло лишь до символической приостановки работы на несколько часов, а у Маркони бастовали один день. Но вот в Каталонии борьба была очень упорной. В Барселоне, в филиале одной немецкой фирмы электротоваров, по-моему у Сименса, еще в сентябре три тысячи рабочих снизили производственный темп больше чем наполовину и работали так несколько дней, а когда администрация объявила локаут, вышли на открытую демонстрацию и предъявили свои требования. Даже в Андалузии, в Севилье, была забастовка на заводе компании «Индустрия Сусилиариа де авиасион», на котором работает восемьсот человек. Правда, она кончилась не совсем так, как ожидали, и наш друг Фелипе в результате потерял место, но все же начало положено!

Я прошу подробнее рассказать об этом выступлении рабочих.