В тени Альгамбры

— В Бильбао и Овьедо после весенней забастовки горняков они лютовали еще страшнее, — говорит Мигель. — По закону полиция должна не позже чем через семьдесят два часа передать арестованного суду. На деле же полиция держала у себя арестованных горняков и антифашистов намного дольше, иных по целому месяцу. При этом их зверски истязали. У тамошней полиции кроме избиения плетками и резиновыми дубинками совсем другие методы: удары тяжелой линейкой по подошвам и голым пальцам ног, удары по лицу мокрым бельем, — так почти не остается следов, — удары кулаком по ушам, пока человек не глохнет. А то еще подвешивают арестованного за волосы, за руки или за кисть, зачастую на два дня, привязывают его к столу, избивают и вывертывают ему руки и ноги, пока не возникнет угроза перелома. Ему растаптывают сапогами не только ноги, но и руки, ему загоняют щепки под ногти и между пальцами, его заставляют часами, а то и днями стоять на горохе, рисе или гравии, через него пропускают электрический ток, ему стягивают гаротой горло, так что он почти задыхается, его заставляют есть бумагу, и так грубо пихают ее в рот палкой, что обдирают ему нёбо, ему жгут огнем ягодицы и половые органы. Нередко заключенного пытают на глазах его родных или арестованных товарищей, больше того, пытают даже членов его семьи, чтобы заставить его заговорить. Сам дьявол не смог бы выдумать все те зверства, которые лежат на совести этих негодяев. В Бильбао в застенках так называемой Общественной бригады они двадцать четыре дня особенно жестоко истязали арестованного в июне товарища Рамона Ормасабаля, члена Центрального Комитета Коммунистической партии, и Ибарролу, председателя одной католической организации. От пыток Ибаррола временами терял рассудок. Ормасабаль был приговорен военным судом к двадцати, а Ибаррола — к девяти годам тюрьмы. Гонсало Хосе Вильяте, которого в это же время пытали в полицейском управлении Бильбао, не вынес мучений и пытался покончить с собой, перерезав себе сонную артерию. Многие верные товарищи кончают с собой.

— И все же, если полиция заявляет, что кто-то покончил с собой, это не всегда так, — вставляет Диего. — Три дня назад газеты сообщили, что Хулиан Гримау Гарсиа, тоже член Центрального Комитета, выбросился из окна здесь, в Мадриде, во время допроса в полиции. Это наглая ложь. В данном случае нам достоверно известно, что произошло. Гримау был до того изувечен, что они не посмели представить его в таком виде суду, где могли оказаться иностранцы, и просто выбросили его из окна. Но он остался жив[8].

Фелипе рассказывает об участи двадцати уволенных с завода рабочих, в число которых входит он сам. «Патронат», организация предпринимателей всей Испании, объявил им бойкот, и они нигде не могут найти работу. Их даже не пустили на их прежний завод выправить трудовое свидетельство, без которого вообще невозможно поступить на какое-либо место. Дирекция отказалась выплатить им хотя бы зарплату за последние две недели работы. Самого Фелипе разыскивает полиция. Он бежал из Севильи и жил в разных городах. Последние несколько недель он тайно живет в Мадриде.

— Но теперь все, — с довольным видом говорит он, — теперь я могу уехать из Испании.

Я спрашиваю, каким образом ему удалось раздобыть паспорт. Нет, доказать, что он состоятельный человек и на этом основании получить туристский паспорт, этого он никогда бы не смог. Он устроил себе самый обыкновенный эмигрантский паспорт, он, которого полиция ищет по всей стране.

— Взяткой в Испании все можно, — смеется Фелипе. — У нее тоже есть своя положительная сторона, у нашей испанской коррупции!

Все испанские государственные служащие, начиная с низших и кончая наивысшими, берут взятки, утверждает он. У многих побочные доходы превышают сумму жалованья, взяточничество, так сказать, полуофициально признано режимом.