В тени аллей

Нет, не мог Володя не раз спасавший своего товарища, затем его вдруг убить. Не виновен он, может быть, всего-навсего явился невольным свидетелем, произошедшей трагедии, не сумел, как раньше на войне, вовремя ему прийти на помощь. Тут ничего не попишешь. Одно я могу сказать, мать не знала подробностей и на мои вопросы ничего внятно мне не смогла ответить. Мои братья, хотя они жили в Щурово недалеко от родителей, тоже были в затруднении что-либо выдавить из себя. Наша сестра Анна жила вдали от родных мест, как и я. Что мы могли знать? Только то, что отец нам рассказывал в детстве. А что он мог рассказывать серьезного в детстве, например, мне ― мальчику? Да ничего особенного. То, что я мог понять своим детским умом. Для меня было важно вспомнить те его слова, которые он говорил по случаю, в качестве примеров во время моих небольших отпусков. Это сразу не давалось. Так как доверительных бесед у меня с отцом на тему войны было немного. Я пытался обострить свою память, читал книги о войне, смотрел фильмы, слушал радио и телепередачи, надеясь, что все это натолкнет меня на мысль и даст волю моей неуемной фантазии. Я приставал к близким людям с расспросами. Моя надоедливость их раздражала. Даже братья и те не желали говорить со мной об отце. Это говорить о прошлом, а оно не было благодатным: нас в детстве окружала послевоенная нищета и разруха. Долго страна восстанавливалась. А еще много средств уходило на защиту страны от грозящих нам «ядерной дубинкой» империалистических стран. Где-то только в семидесятых и восьмидесятых годах мы почувствовали достаток. Экскурсы назад если и случались, то только на красные дни после изрядно опорожненных стаканов с водкой. Она нам развязывала языки. Я помню, приехал на майские праздники, помог матери вместе с братьями посадить картошку. Это у многих из сельчан было традицией. Затем мы встретились на день победы девятого мая за столом: я, Александр и Федор, распалились: принялись с жаром вспоминать об известных нам солдатах, живших в Щурове и прежде всего на нашей улице ― Сибировке. В детские годы нам часто попадался на глаза всегда пьяный инвалид-боец ― Семен, прозванный Безруким. Наш дядька Марк, ― тоже был мужик не промах, ― он вытащил из боя раненого офицера, за что получил свою первую награду. Было много и других. Например, контуженый Алексей Подобный. В нем сидел бес, оставшийся с войны. Надравшись, мужик с пеной у рта бился головой о фундамент дома своего тестя. С войны в посад не вернулось более пятисот человек. Одно только Щурово дало стране двух генералов. Нам его жителям было чем гордиться! И мы это понимали.

— Отец, ― сказал я, ― ушел на войну после освобождения наших земель от оккупации в сорок третьем году. Он, чтобы его призвали, приписал себе год…. ― я сделал паузу, рассчитывая, что кто-то из братьев продолжит мой рассказ, но они отчего-то молчали, и я снова открыл рот: ― Он был отправлен на пересыльный пункт, возможно, в Брянск ― этому городу тогда были отданы наши земли. До этого Щурово относилось к Черниговской губернии, к Гомельской области, и Орловской.

— Я знаю, что Зина не провожала его на фронт. Наверное, она была отправлена вместе с другими девушками на работы в Германию, ― дополнил меня Александр: ― А может, и нет, я у Людмилы, ее дочери о том не расспрашивал, ― он помолчал, а затем, собираясь с раздумьями продолжил: ― Вот Ключиха, ― наша соседка в молодости не один год отработала на кухне на старого похотливого бюргера. Наверное, оттого и судьба у нее не завидная.

Мы помолчали, а затем Александра неожиданно понесло, он вспомнил о том, что у нее после смерти под матрацем нашли немецкие марки, ― их ФРГ выплачивала всем, кто был угнан фашистами на работы, ― затем брат сообщил о нашей тетке Ире. От отправки в Германию, ее спас брат Трофим. Однако это ему дорогого стоило. Я тут же вспомнил учительницу немецкого языка Торлину. Она так никогда и не вышла замуж. «Там, там, я выучила язык и, благодаря этому мы с подружкой остались в живых» ― это были ее слова. Я думаю, она многим из учеников рассказывала случай отступления фашистов. Забежавшие в дом солдаты чтобы поживиться нашли наших девок в подвале, задав им несколько вопросов, и получив на них исчерпывающие ответы, на отличном немецком языке, быстро покинули дом. ― «Я им сказала, что нас оставили хозяева оберегать господское имущество, ― объясняла нам «русская немка», ― в ответ те прокричали: ― Гут-гут ― что значит хорошо и торопливо ушли дальше на Запад».

— Да и вот еще что? ― отец говорил, ― вспомнил Федор: ― «Побывавшие в рабстве в Германии молоденькие девушки, хотя они были и не виноваты, у парней авторитетом не пользовались….

— Понятное дело, ― сказал Александр: ― Им было по сколько? Лет по четырнадцать-пятнадцать. Одни молодые козлы с нашими девками на фронте забавлялись, а старые ― у себя дома насильничали. Наш народ, эти сволочи никогда не жалели. Это мы одни их, после войны, недоедая, всех кормили хлебом …. Пусть он им встанет колом!