В тени баньяна

Взглянув на меня, бабушка поморщилась – ее мучил голод, а может, она вспомнила что-то. Наверное, времена, когда у нас всего было вдоволь и обычный обед напоминал роскошное пиршество.

– Тебе нужно поесть, – настаивала я.

Бабушка-королева моргнула, взгляд ее затуманился. Мучительное воспоминание ушло, растворившись в забытьи. Я вздохнула и стала кормить ее, отламывая кусочки упругого белка. Когда показался яркий, почти шафрановый желток, я замерла в нерешительности, представляя, как он тает у меня во рту и жидким бархатом льется в горло.

Я шумно сглотнула и, собравшись с духом, целиком отправила в рот жареного кузнечика.

Как только мы позавтракали, прозвонил бронзовый колокол. Звук разнесся по всему городу, возвещая начало рабочего дня.

– Мне нужно идти, – сказала я, укладывая бабушку обратно на циновку. – Я вернусь в полдень. Принесу тебе еды.

На этот раз она, кажется, поняла и кивнула. Я выбежала из комнаты.

У здания городской администрации я встретилась с другими детьми, теми немногими, кто остался в городе. Им всем не исполнилось шести лет, если, конечно, их родители не соврали солдатам. Детей старше распределяли в передвижные трудовые бригады или отправляли вместе со взрослыми. Для меня сделали исключение из-за полиомиелита. Болезнь, которая столько лет была моим проклятием, в очередной раз спасла меня. Я могла работать в группе или сама по себе. Пока я выполняла свои обязанности, это не имело значения.

В течение дня мы делали разную работу: утром собирали палки и хворост, днем – стебли для плетения, а вечером отбивали пальмовые листья, чтобы получить волокна для веревок. Сегодня нам предстояло собирать водяной шпинат, сказал следивший за нами солдат. Запасов на общей кухне не хватало, чтобы прокормить всех.

– Всех вас, – подчеркнул солдат, сердито глядя сверху вниз на обращенные к нему детские лица. – Вы должны собрать как можно больше. Больше соберете – больше съедите. Ясно?

Все кивнули. Солдат спустился вместе с нами к реке и велел разойтись по берегу.

Подобно кузнечикам и сверчкам, водяной шпинат встречался повсюду. Он рос даже в сухой почве, довольствуясь небольшим количеством воды. Я нашла немного в дождевой луже, сорвала охапку и положила в сумку из повязанной через плечо кромы. Остальные последовали моему примеру. Маленькая девочка с копной рыжих волос, когда солдат отворачивался, объедала верхушки. Ее брату – он был старше, но на вид казался таким же маленьким – попался лист, облепленный крошечными улитками. Мальчик украдкой запихнул его сестре в рот. Я вспомнила Радану, и на глазах выступили жгучие слезы. Я отвернулась и продолжила собирать водяной шпинат.

Убедившись, что над нами не нужно стоять, солдат присел неподалеку в тени дерева, надвинул на глаза кепку и мгновенно задремал, разморенный полуденным зноем и убаюканный прохладным дыханием реки.

Около полудня бронзовый колокол прозвонил снова, созывая всех к обеду. Затянув набитые водяным шпинатом кромы, мы со всех ног помчались вверх по склону.

Обедали мы у здания городской администрации. Во дворе стояли бамбуковые столы и стулья, а за домом громоздились наспех сооруженные печи и закопченные котлы. Мы побросали в кучу кромы с водяным шпинатом и выстроились в очередь на раздачу. Каждый получил по тарелке с мутной жижей, в которой лежала горстка риса и плавала разварившаяся зелень. Опять похлебка из водяного шпината. Впрочем, мы так хотели есть, что уже не обращали внимания. Даже это варево лучше, чем ничего.

Я села за стол вместе с другими детьми и вдруг в тарелке среди склизких зеленых листьев нашла маленькую рыбешку! Мое сердце бешено забилось. Я подняла глаза. Остальные, заметив рыбу, начали облизываться, однако на моем лице явно читалось: «Только попробуйте – и я воткну вам в руку вилку!»

Размазав рис по тарелке – так казалось, что похлебки больше, – и отложив рыбу на край, чтобы насладиться ей в конце, я принялась за еду. Другие дети, не отрываясь, смотрели на мою тарелку. Я придвинула ее к себе и загородила рукой, а сама продолжала есть, опустив голову, чтобы не видеть завистливых взглядов. В конце концов дети поняли, что я не собираюсь делиться, и, быстро доев, с обиженным видом ушли мыть посуду. По правилу тот, кто выходил из-за стола последним, убирал за всеми. Но сейчас мне было все равно – лишь бы мне дали спокойно доесть обед. Я отправила в рот последнюю ложку похлебки. А теперь рыба! И тут я ощутила на себе чей-то взгляд. Я подняла голову и увидела женщину, сидевшую через один стол от меня. У нее был большой, круглый живот, как будто она засунула под рубашку арбуз. Глядя на мою тарелку, женщина сглатывала слюну. Мне это не понравилось.

– Ты будешь доедать? – спросила она, поглаживая живот.

Я не ответила.

Заметив, что я смотрю на ее живот, женщина сказала: