В тени баньяна

Внезапно стервятник ринулся вниз и уселся на пальму. Я чувствовала на себе его взгляд. Но я не боялась. Сунув в рот горсть риса, я стала искать молодые, еще не созревшие зерна. Мягкие, подрумяненные солнцем, они по вкусу напоминали зеленые рисовые хлопья – первый амбок, приготовленный из нового урожая. Нужно будет взять немного для Бабушки-королевы, подумала я.

Я ела, пока живот не раздулся и не начал болеть, словно я наглоталась гальки. Если стервятник прилетел за мной, мелькнуло у меня в голове, я встречу смерть сытой.

Глава 27

Легко вздохнув на прощанье, ушли прохладные, сухие ветра. Урожай был собран, и всех, кто мог работать, отправили строить дамбы и рыть каналы к сезону дождей. В городе остались только старики и калеки вроде Бабушки-королевы и меня. Остатки, как называл нас Моук. Никчемный хлам.

Жатва закончилась, и я могла вернуться к привычным обязанностям. У Революции никогда не заканчивалась работа. Всегда находилось какое-нибудь дело: посадить овощи, накормить животных, сплести корзину или циновку. И хотя я напоминала обтянутый кожей скелет, мне сказали, что я уже большая и могу работать вместе со взрослыми. Утром я ухаживала за общим садом: поливала овощи и выдергивала сорняки. Днем ходила по домам и пересчитывала животных – каждую курицу, каждое яйцо, – все ли на месте. Моук говорил, что я – тайный «тайный страж». Я обо всем докладывала ему. В те редкие дни, когда не нужно было шпионить за окружающими, я собирала бамбук и стебли для плетения вдоль берега реки. Иногда со взрослыми, но чаще сама по себе – так я могла отлучиться, чтобы проведать Бабушку-королеву, убедиться, что она еще двигается и дышит, хотя конец, судя по всему, был близок.

Однажды вечером я вернулась на виллу, и девушка, которой, несмотря на тяжелую болезнь, поручили в мое отсутствие присматривать за Бабушкой-королевой, пожаловалась, что она перестала есть.

– Она все время лежит. Неподвижно, как мё…

Она хотела сказать «мертвая», но вовремя спохватилась.

Повернув Бабушку-королеву набок, она показала мне огромные язвы на спине и ягодицах. Я задержала дыхание, чтобы не чувствовать кошмарного запаха разлагающейся плоти. Девушка могла не показывать мне пролежни – я видела их. Видела, что бабушка гниет заживо. Чувствовала этот запах каждый день, спала в нем каждую ночь и уже привыкла. Бабушкина одежда, циновка, подушка и одеяло – вся комната пропиталась зловонием. Теперь я знала, как пахнет умирание. Не смерть, а именно умирание: когда тело уже сдалось, а разум продолжает бороться за жизнь.

Девушка поднялась с пола и сказала сквозь кашель:

– Побудь с ней немного. А потом мы должны ее отпустить.

Она вышла, терзаемая приступом болезни.

– Бабушка, – позвала я, глядя на восковое, безжизненное лицо. Она не шевелилась. Я наклонилась ближе и прошептала: – Бабушка-королева, это я. – Ответа не последовало. – Мтях Мае, – обратилась я к бабушке на «королевском» языке, впервые произнеся эти особые слова, которые прежде использовали только взрослые, – это я, Арун… твой сын. Со мной Аюраванн. – Я положила руку на сердце. – Да, он здесь со мной. Целый и невредимый.

Бабушка едва приоткрыла глаза.

– Знаю, – прошелестела она. – Я вижу его.

– Он пришел, чтобы забрать тебя домой.

Бабушка подняла иссохшую руку и, приложив ладонь к моей щеке, провела большим пальцем по влажным и соленым губам – я только сейчас поняла, что плачу. Ладонь стала мокрой, и в то же мгновение, словно бабушка ждала моих слез, чтобы отправиться домой, она опустила руку на грудь и закрыла глаза.

Я бросилась к бабушкиным ногам и коснулась их лбом, как сделал бы папа, как было принято у нас в семье – в знак почтения и благодарности за жизнь, которую Бабушка-королева подарила всем нам. Я сделала это трижды: за папу, за Радану и за всех остальных. И один, последний раз – за себя. Затем я встала с колен и вышла из комнаты.

Я спустилась к реке и уснула на берегу, укрывшись листом банановой пальмы, а когда проснулась, небо пылало рассветом, кроваво-красным, как язвы на спине Бабушки-королевы. Она умерла ночью. Когда я пришла на виллу, у ворот уже стояла повозка. Моук приказал солдатам забрать тело и выбросить где-нибудь посреди рисовых полей. Бабушка, как Радана, удобрит почву.

Я знала, что рано или поздно она умрет, но эта смерть – в одиночестве, в разлуке с детьми – пробудила в моей душе жгучую ненависть к тем, кто причинил Бабушке-королеве столько страданий.

На следующий день, подходя к вилле, на ступенях парадной лестницы я увидела Большого Дядю. Девушка, присматривавшая за Бабушкой-королевой, передала через кого-то, чтобы он приехал и забрал меня. Дядя знал о случившемся без всяких слов. Он видел эту смерть задолго до ее прихода.